Шон Иган - David Bowie: встречи и интервью

Боуи: Ага, и поэтому ты должен быть свободен от отношений и прочего. Но, в конце концов, проигрываешь всегда ты сам. Тебе стоит знать это.

Бретт: Я знаю, да.

Боуи: Звучит ужасно пафосно, но что-то приходится приносить в жертву. Занимаясь тем, что делаем мы, ты жертвуешь своей настоящей, искренней, внутренней психологической безопасностью. И в итоге становишься кем-то вроде эмоционального инвалида, потому что учишься держаться подальше от отношений. И внезапно оказывается, что избавиться от этой привычки невероятно сложно. В какой-то момент ты вдруг понимаешь, что у тебя нет инструментов, чтобы строить отношения, потому что ты никогда их не использовал, ты не знаешь, как они работают. Ты прожил жизнь, стараясь не строить отношения, чтобы ни к чему и ни к кому не привязаться. И вот ты, достигнув определенного возраста, думаешь: «Интересно, а как знакомиться с людьми, как что-то строить?» Искусство — тяжкое бремя, не так ли? ХАхАха!

Бретт: О, это так.

Боуи: Гений — это боль. Боже мой.

Время расходиться. Бретт должен вернуться в студию. У Боуи другая встреча. Они обмениваются телефонными номерами, и Боуи обещает зайти и посмотреть, как играют «Suede», в следующий раз, когда будет в городе. Изначальный план, что я еще час поговорю с Боуи отдельно о его новом альбоме, развалился к чертям. Мы использовали все наше время и даже больше. «Было слишком весело», — говорит Боуи.

Позже Бретт рассказывал в интервью репортеру NME Джону Малви: «Это было просто круто. Я боялся до усрачки, больше, чем перед выходом на сцену, потому что, будь это ужасно, это полностью изменило бы мое представление об огромной части моей жизни… Что было бы весьма печально. Я представлял, как вернусь домой и расколочу все пластинки Боуи. Но он оказался одним из самых приятных людей, что я когда-либо встречал. Просто само очарование.

Он вошел, и от него шел этот прекрасный запах, что было важнее всего. Он пах „Шанель“, но это не было „шанелью“ бедняков. Он будто вплыл в комнату в своем костюме. Это было словно „Jim’ll Fix It!“ [60] «Джим позаботится об этом» — британская телепередача, выходившая с 1975 по 1994 год, в которой ведущий исполняет желания детей. ».

Дэвид Синклер. 10 июня 1993 года, «Rolling Stone» (США)

В 1993 году Боуи сводил Дэвида Синклера из Rolling Stone на экскурсию по своим любимым местам в Лондоне. Многие из них неузнаваемо изменились или вовсе исчезли, но, с другой стороны, были обнаружены свидетельства глубокого влияния Боуи на местную кульу: например, какой-то прохожий немедленно узнал его в лицо. Сюрреалистический момент: на прохожего эта встреча, казалось, не произвела особенного впечатления, и он остался невозмутим, словно персонажи самых причудливых, похожих на «живые картины» песен Боуи.

Поделившись восторгом от своей новой жизни в качестве женатого человека, Боуи любезно разъяснил свое нашумевшее признание в гомосексуальной ориентации, сделанное двадцать лет назад: по его словам, он всегда был «тайным гетеросексуалом».

Синклер вспоминает: «Боуи сам вложил немало сил в это интервью. Он откопал старые дневники, сам разработал маршрут и наметил места, которые хотел посетить, а также предоставил шофера и машину. Казалось, у него была миссия: он хотел изгнать нескольких демонов. Несколько раз в тот день его охватывали сильные чувства, например, на сцене Hammersmith Odeon — там было ужасно холодно — или позже, когда он рассказывал про Мика Ронсона (Ронсон был тогда очень болен и умер спустя несколько недель). Это было одно из лучших интервью в моей жизни. Как будто его жизнь пронеслась у меня перед глазами».

Примечание: в этом интервью Боуи говорит о возобновлении деятельности Tin Machine, но этого так и не случилось.

Дэвид Боуи останавливается перед дверью дома в темном переулке в Сохо — знаменитом лондонском «квартале красных фонарей». Он не знает, что — или кто — окажется за этой дверью, но нажимает кнопку звонка.

— Да? — спрашивает голос по интеркому.

— Привет, — говорит Боуи, — не здесь ли когда-то находилась студия Trident?

— Так точно, много лет назад, — отвечает голос.

— Это Дэвид Боуи. Я когда-то здесь записывался. Нельзя ли зайти к вам на минутку?

Секундная пауза. Затем дверь открывается. Боуи входит внутрь. Прямо перед ним оказывается короткий лестничный пролет, а между этажами, почти во всю стену — гигантский принт: фотография Дэвида Боуи со съемочной площадки «Человека, который упал на Землю».

— Что ж, приятно знать, что оставил свой след в истории, — говорит Боуи, а тем временем из офисов выглядывают удивленные люди; таким образом они устраивают ему импровизированный торжественный прием.

Этим холодным весенним утром в Лондоне Боуи совершает прогулку по своему прошлому: она приводит его в места, где он часто бывал в 1970-е, и будит воспоминания о той эпохе английского рока, когда его блистательная музыка, да что там — сама его двойственная и великолепная персона затмевала всех остальных звезд. Но, как и новый альбом Боуи, Black Tie White Noise , эта прогулка не просто тешит чувство ностальгии — это своевременная дань уважения легенде, которую оживил поворот «колеса моды», вышедшего на новый цикл.

После долгих лет творческого упадка и потери популярности Боуи словно родился заново. Конечно, в зените своей творческой мощи он постоянно перепридумывал себя заново, но сейчас происходит нечто иное.

Сказать, что его карьера в 80-е годы буксовала, значит не сказать ничего. Сольные альбомы, которые он выпускал после Let’s Dance , были сделаны на холостых оборотах и подорвали его репутацию у широкой публики, а эксперимент с прото-гранжевым, демократическим рок-н-роллом в составе группы Tin Machine даже его преданных поклонников сначала озадачил, а затем оттолкнул.

С тех пор произошли две вещи. Первое: в музыкальном смысле Боуи принялся разрабатывать другую жилу. На своем первом сольном альбоме за шесть лет он вернулся к тому, от чего отошел после Scary Monsters (1980). Никакого больше гитарного рока: ему на смену пришли яркие новые песни в ритмах клубной музыки и с аранжировками, построенными на клавишных инструментах, которые напоминают его лучшие вещи на Station To Station или «Heroes» ; кроме того, в них появилось новое — джазовое — измерение, что слышно в партиях трубача Лестера Боуи и в доблестной игре самого певца на саксофоне.

Второе: 70-е внезапно вошли в моду. Как ни удивительно, в 1993 году новейшие тренды в музыке и моде у нас в Англии берут за образец ту самую эпоху, когда Боуи был на пике своих сил и влиятельности. Новое поколение писателей, художников, музыкантов, дизайнеров и их поклонников оглядывается на самое блестящее и декадентское десятилетие, которое также больше всего было принято ругать.