Шон Иган - David Bowie: встречи и интервью

Впрочем, это не помешало Боуи в конце 1973 года устроить в помещении Marquee съемку специального шоу The 1980 Floor Show для американского телевидения. Материал был подобран пестрый: песни с Aladdin Sane , один-два номера с Ziggy и несколько песен, в дальнейшем вышедших на Diamond Dogs . Это весьма театрализованное шоу было, по словам Боуи, «кошмарно снято». Среди специальных гостей были The Troggs, сыгравшие «Wild Thing», и Марианна Фейтфулл, спевшая в дуэте с Боуи «I Got You Babe». Боуи пел в костюме Ангела Смерти, а Фейтфулл была в образе распутной монашки.

— На ней было монашеское одеяние, которое не прикрывало задницу, и черные чулки, — смеется Боуи. — У меня дома есть эта съемка — просто фантастика. Но в Америке ее не захотели показывать. Они решили, что это переходит все границы. Мадонна обзавидуется!

— С успехом Ziggy началась работа, работа, работа, — рассказывает Боуи. — Ты впервые понимаешь, чем придется пожертвовать. Ты понимаешь, что у тебя не будет никакой частной жизни, ты не сможешь просто так зайти в какой-нибудь клуб. По крайней мере ты думаешь , что не сможешь. Вообще, со временем оказывается, что ты ошибался. Популярность не стоит всех этих жертв. К счастью, я сумел вернуться к нормальной жизни среди людей.

Машина мчится на запад по Кромвелл-роуд, направляясь к Hammersmith Odeon — месту последнего концерта The Spiders From Mars. Эту площадку недавно переименовали в Hammersmith Apollo, сцену расширили спереди, но в остальном это все тот же концертный зал с сидячими местами на 3500 человек, где 3 июля 1973 года Боуи сделал судьбоносное заявление: «Этот концерт дольше всех других останется в нашей памяти — не просто потому что это финал тура, но потому что это наш последний концерт в истории».

Теперь, встав на краю сцены, Боуи повторяет эту фразу перед рядами пустых сидений. Его шаги гулко звучат на досках сцены, и это холодное, безлюдное пространство придает его словам какой-то потусторонний оттенок. Подтащив себе деревянный стул, он мысленно возвращается в странное время своей жизни, когда действительность и фантазия чем дальше, тем больше сливались друг с другом.

— До сих пор я не знаю точно: то ли я играл Зигги, то ли Зигги был утрированными аспектами моей личности, — говорит Боуи. — Через этого персонажа я, очевидно, выплескивал свой психологический багаж. Я был неловким, нервным и чувствовал себя неуютно в собственном теле, и поэтому мне было легче быть кем-то другим. Это стало для меня облегчением и освобождением. И еще это чувство, что я не принадлежу ни к какой группе людей. Я всегда ощущал, что нахожусь на периферии всего происходящего, а не участвую в этом сам. Я всегда чувствовал себя на обочине жизни. И все стало сложно. Потому что когда ты разработаешь для себя все эти маленькие паттерны, становится очень трудно найти дорогу обратно и увидеть, как глубоко ты погрузился во все это. А потом к этому коктейлю добавились наркотики, и я стал причинять себе огромный психологический вред — это было неизбежно.

— Я принялся за наркотики в конце 73-го года, и усиленно — в 74-м. Как только я приехал в Америку — бац! Тогда они были очень легко доступны. Кокс был повсюду. Его было никак не избежать. У меня очень легко формируется привыкание, и я крепко подсел. Он просто захватил мою жизнь — полностью — до конца 76-го, 77-го года, когда я переместился в Берлин (как ни смешно, это была героиновая столица Европы), чтобы вылечиться.

В своей книге «Проходки за кулисы» бывшая жена Боуи Энджи так описывает его в этот период: «ужасный с друзьями, безжалостный к здравому смыслу, высасывающий все деньги, самый настоящий Скоростной Вампир. Как все кокаинщики до и после него, он научился исчезать далеко и стремительно, пускать свой ум кругами, даже не двигаясь с места, устраивать себе жизнь, напрочь лишенную дневного света, смотреть на мир глазами параноика…»

На имя Энджи Боуи реагирует видом полнейшей незаинтересованности.

— Мы поженились, чтобы она получила разрешение на работу в Англии, а на этом хороший брак не построишь. И не забывайте, это продолжалось недолго. К 74-му году мы виделись нечасто. Потом она иногда заезжала или отъезжала, скажем, на уикенд, но мы практически жили каждый своей жизнью. Настоящей близости не было. Думаю, единственное, что нас связывало, был Джо [их сын, при рождении в 1971 году получивший имя Зоуи]. Именно он указал мне путь к восстановлению здравого рассудка. Я понял, как ему не хватало эмоциональной близости, и году в 77-м у нас стали появляться отношения отца и сына, и с того момента он постоянно находился под моей опекой.

Подавшись вперед, Боуи достает из пачки «Мальборо» еще одну сигарету. Он заядлый курильщик. На секунду вспыхивает пламя зажигалки, и он слегка вздрагивает: в пустом зале холодно.

— Джо повезло — он не подвержен зависимостям и не связывается ни с алкоголем, ни с наркотиками, ни с курением и так далее. Они просто не являются частью его жизни. Думаю, он нравится себе, как я никогда себе не нравился. У него нет чувства, что он должен изменить свою личность или отделаться от своей личности, а я ощущал потребность сбежать от себя и от груза своей неприспособленности к жизни.

— Я себя не любил, совсем не любил, — продолжает Боуи. — Зигги был очень ярким, театральным, тщательно разработанным персонажем. Я хотел, чтобы он выглядел правильно, и я очень много смотрел в зеркало, но я смотрел не на себя. Я видел Зигги. Я, наверное, тщеславный, но, надеюсь, не нарцисс. Все мы испытываем какие-то чувства по поводу своего внешнего вида. Мне нравится хорошо одеваться, но я не думал, что правильно строить на этом свою репутацию. Я всегда полагался на свой талант сочинять. Это моя сильная сторона, пишу ли я песни о себе или о вымышленном персонаже, именно это я лучше всего умею делать.

Как бы то ни было, ключевым элементом уникального дара Боуи, несомненно, всегда была его способность пропускать свои идеи и стиль письма через психологическую призму персонажей: Зигги, Разумного Аладдина (он же — Безумный Юноша), Тонкого Белого Герцога. Черпая идеи из давно хорошо знакомых ему и любимых им визуальных искусств — скульптуры, живописи, танца, пантомимы, — он инстинктивно понял и принял, что визуальная, театральная презентация — неотъемлемая часть его искусства. И именно потеряв чутье на презентацию, он оступился.

80-е начались с самого успешного альбома его карьеры — спродюсированного Найлом Роджерсом Let’s Dance 1983 года. Это был всемирный хит, благодаря которому Боуи оказался в высшей мировой лиге. Но, как ни странно, эти олимпийские высоты оказались не очень хорошей точкой обзора.