Любовь Турбина - Творчество Янки Брыля в контексте мировой литературы

О типологическом сходстве двух писателей свидетельствует многое. Вот один из примеров. Небольшой эпизод с курами, забравшимися на цветочные клумбы, в раннем рассказе Домбровской «Дикое зелье», посвященном любовной истории Марины, разворачивается позднее в отдельный рассказ «Куры в нашем саду» (1938), что свидетельствует о том, как с годами писательница возвращается к уже использованным в творчестве случаям из жизни. Она не меняет приоритеты, а просто пристальнее смотрит вокруг — если в раннем рассказе эпизод с курами вызывает лишь досаду влюбленной Марины и играет незначительную роль в повествовательной структуре, то позднее этот курьезный случай разворачивается в самостоятельный рассказ. Кончает его писательница словами о равнозначности живых существ на земле. Брыль тоже не раз возвращается к некоторым впечатле­ниям, описанным им ранее, но по другому поводу и под другим углом.

Тезис Марии Домбровской о равнозначности всех живых существ на земле близок белорусскому писателю. Так, убийство деревенским полицаем просто из удальства веселого щенка в смысловом контексте рассказа приравнивается к настоящему преступлению. А в рассказе «Укор» (1966) — не будем подчеркивать его автобиографический характер, все рассказы писателя в той или иной мере построены на фактах собственной биографии — молодой отец посещает с двумя маленькими дочками послевоенный убогий зоопарк. Герой рассказа, как и его автор, ростом намного выше прочих посетителей, потому невольно сопоставля­ет себя именно с грустным слоном и от души ему сочувствует, хотя судьба всех обитателей этого зверинца крайне незавидна.

Янке Брылю удавались и сатирические рассказы — сталкиваясь с абсурдом действительности, он не брезговал и въедливой ироничностью, а иногда пере­ходил на сарказм. Однако это нетипично для Брыля-художника, который с осо­бой душевностью и восхищением писал про радость жизни и красоту людей. По характеру таланта он был лириком в прозе, склонным к повышенно открытой эмоциональности письма. Но за лирической атмосферой его произведений ощу­щается самое вдумчивое проникновение в глубину человеческой психологии. У Я. Брыля, как писал Алесь Адамович, человек раскрывается во всей сложности его чувств.

Потрудился Янка Брыль и на ниве повести; выделяются такие произведения, как «Сиротский хлеб», «В семье», «Рассвет, увиденный издали», а также создан­ная на документальной основе повесть «Мундштук и папка» (1990). Появилась она после того, как автор, получив доступ к закрытым ранее архивам, узнал, наконец, про судьбу брата Володи, погибшего на Украине, где тот работал во время массовых репрессий 1937(?) года. Вспоминается ему в этой повести и нелегкая судьба еще одного брата — Игната, который стал священником, был репрессирован, работал на строительстве Беломорканала, а доживал свой век уже за Уральским хребтом. Про это Янка Брыль не мог рассказать раньше, в послево­енные годы, когда многое приходилось скрывать.

К современному белорусскому роману Брыль относился весьма скептически: «Роман, — писал он, — это огромный дворец с многочисленным населением; его издали видно, однако часто в нем не работает водопровод, системы обогрева, а также сломан лифт. .Поэтому нельзя подняться на верхние этажи, а также существовать в его неуютных коридорах». И еще более едко: «С важными мина­ми поднимают и с места на место переставляют большую и среднего размера, пустую и полупустую фанерную тару, например, спичечные коробки — так вре­менами говорится про нашу скороспелую, ничем не наполненную эпику».

Им написаны два романа: «Граница» (1947—1949), который остался неза­вершенным, и «Птицы и гнезда» (1942—1949; 1962—1964) — оригинальное и глубокое произведение, в котором преобладает автобиографическое начало. Однако писатель, не желая сводить все к событиям собственной жизни, прячется за героя — Алеся Руневича, биография которого совпадает почти полностью с лично пережитым. В подзаголовке этот роман назван «книгой одной молодо­сти». Гитлеровский фашизм, с которым Я. Брыль столкнулся непосредственно во время своего плена, был увиден писателем вблизи и потому показан изнутри, с корнями и почвой, на которой он вызревал.

И все же главные достижения — новаторские поиски и творческие экспери­менты Янки Брыля принято связывать в первую очередь с миниатюрами и лири­ческими зарисовками. Их первая публикация в середине 1960-х была воспринята как новое слово в отечественной литературе и как самое яркое доказательство принадлежности прозы Брыля к европейской традиции. Сразу после их публи­кации многие, в том числе Алесь Адамович, заговорили про огромные возмож­ности малых жанров, про внутреннюю свободу автора, про отсутствие надоев­ших мифологем и стереотипов, когда, не связывая себя обязательным сюжетом, писатель осваивает более высокий уровень художественной правды. Именно в это время особенно утверждается в творчестве Я. Брыля открыто поэтическая, пафосно-лирическая манера повествования.

Возникло даже впечатление, что с книги «Пригоршня солнечных лучей» (1965) начинается «новый Брыль», во многом противостоящий «раннему», кото­рый работал в традиционных жанрах рассказа, повести, очерка и романа. Правда, в этом утверждении было известное преувеличение: недоставало дистанции вре­мени для объективной оценки. За прошедшие сорок лет лирическая миниатюра заняла в белорусской литературе прочные позиции. Исследование истоков жанра с начала ХХ века не повлияло на то, что Брыль по-прежнему считается его отцом, поскольку именно его творческая практика окончательно закрепила в белорус­ской литературе жанровый статус миниатюры и лирического наброска. Причем к активному самовыражению через лирическую миниатюру автор пришел само­стоятельно; это стало закономерным итогом его индивидуальной эволюции.

Делать записи «для себя» Я. Брыль начал еще в 1932 году. Как и многие известные писатели, он заносил в блокнот слова, неожиданные выражения, наблюдения, которые вскоре пригодились ему для реализации замыслов первых рассказов 1935—1938 гг. («Как маленький», «Марыля», «Просто и ясно» и т. д.) То есть, прежде чем обратиться к жанру рассказа, молодой Брыль попробовал свой дар в форме свободных заметок, помня рассуждение Л. Н. Толстого: все, что поражает сердце и разум, должно быть записано. Про один из таких ранних худо­жественных экспериментов писатель откровенно пишет в «Своих страницах» за 1981 год: «Вспоминаю, как в начале тридцать третьего года записал отъезд наше­го Коли в армию. Его последний день дома. Как на небе до солнца была заря, как снег скрипел от мороза. Пока дошел я до главного, до горя нашей семьи. Про зарю и про снег писал с волнением, которое теперь повторилось воспоминанием.