Любовь Турбина - Творчество Янки Брыля в контексте мировой литературы

Запах и красота простоты. И, наверно, предчувствие творческого счастья в буду­щем». Возможно, с этого и началось мастерство Брыля-миниатюриста.

В таких литературных упражнениях будущий писатель почувствовал, а затем и осознал лирическую специфику своего дарования. Практика блокнотных записей «для себя» помогла эстетическому самопознанию молодого Брыля, и это способствовало выработке особой творческой манеры писателя, основанной на глубинном соединении лирических и эпических принципов миропонимания. Именно этой манерой обусловлены неповторимые особенности жанрово-при­вычных прозаических вещей писателя (рассказов «Один день», «Двадцать», «Осколочек радуги», «Под треск костра», романа «Птицы и гнезда»).

Что касается заметок, то после успешных первых публикаций они заняли в прозе Я. Брыля приоритетное место, причем не в традиционной, утилитарной роли материалов для будущих произведений, а как нечто идейно и эстетически самостоятельное. Недаром он сам писал: «С удовлетворением думается, что мои миниатюры могут быть своеобразной «книгой моей жизни» — если пополнять ее все время, отбирать лучшее, самое значительное».

Как заметила белорусская исследовательница творчества писателя Ольга Никифорова, «не боясь попреков за самоповторы, Я. Брыль раз за разом возвра­щается к старым замыслам, которые уже были использованы в его произведени­ях». Критик замечает, что возвращения зафиксированы и в лирических миниа­тюрах. Например, в 1966 году писатель замечает: «Какое обычное дело — кто-то куда-то идет, что-то делает, идет по какому-то делу. Так вели на расстрел четы­рех бойцов и старую мать-крестьянку. В Столбцах, осенью сорок первого. Как передать эту дрожь?»

Приведенный эпизод уже был использован при написании одного из самых известных рассказов писателя «Мать» (1957), который успел войти в золотой фонд белорусской советской прозы. Автору важно было зафиксировать возмож­ность качественно иной интерпретации использованного однажды художествен­ного материала. В рассказе последние земные часы старой крестьянки вырастали в великую трагедию, хотя и разворачивались они — как всегда у Я. Брыля — в конкретных, бытовых обстоятельствах.

Пограничная скромность заметки может быть выразительнее вдохновен­ных слов.

С особым чувством Брыль относится к своим ранним произведениям, как к живым существам: «Мои самые ранние произведения не остались, не выжили. Однако до сих пор осталась в памяти радость работы над ними». Отсюда понятно желание автора разделить с читателем эту радость. Справиться с этой задачей и помогают лирические записи, «приспособленные» наилучшим образом для того, чтобы открыть сферу духовного мира личности. Так, разбирая в зрелые годы на страницах книги «Сегодня и память» свои юношеские стихи, автор делится с читателем очень важным ощущением, которое, по его собственному мнению, не совсем удалось выразить тогда — кровную, потаенную связь со всем родным, что и сейчас, впрочем, не удается выразить так, как хотелось бы: и лучше, и более глубоко.

Ностальгия — один из ведущих мотивов творческого наследия писателя, которая необходима для выявления того главного, что составляет сущность его идейно-эстетической позиции, и для самокритики в том числе. Нельзя не отме­тить сугубую современность подобного подхода к своей работе со стороны автора: исследование собственного дара, ощущение его границ и возможностей развития и самоограничения, а главное — посвящение читателя в писательскую лабора­торию. По сути, Янка Брыль, как мало кто из белорусских писателей, делится на страницах своих произведений сомнениями, замыслами и надеждами. Так, в одном эссе он пишет: «Впереди у меня что-то, — что не объяснишь и самому себе. Некое радостное светлое облако в бескрайней голубизне неба — счастье, которое ждет меня. Оно никому не помешает, а мне оно необходимо, в нем смысл, надежда, жизнь. Если бы я мог это достойным образом выразить!» Предельная откровенность уже состоявшегося мастера, когда он пишет эти строки, близка по манере авторам современной экспериментальной прозы. Янка Брыль считает воз­можным себя еще и комментировать; именно лирические миниатюры дали ему такую возможность, способность к рефлексии — одна из главных особенностей его дара. Немаловажно заметить также, что склонность к рефлексии составляет неотъемлемое свойство современного литературного процесса.

Фактически все написанное Брылем имеет «открытый» финал, потому что он неоднократно обращался к написанному ранее с добавлениями, пояснениями, ком­ментариями, использовал прежде реализованные сюжеты или эпизоды из жизни.

Он стремился к максимальной свободе самовыражения в интерпретации подлинных жизненных фактов и обстоятельств. Специально сконструированные сюжетные ситуации, конфликты, выдуманные персонажи представлялись ему с течением времени все более условными, которые совсем не помогают людям «расшифровать жизнь» в ее разнообразных проявлениях, — а именно в этой расшифровке видел он главнейшую задачу литературного творчества, во многом опередив требования будущего литературного процесса.

Откровенный лиризм становится художественной доминантой «послероманного» творчества Брыля (где-то с середины 60-х гг.), а в своих лирических записях он разворачивает целую дискуссию о природе самовыражения, отдавая явное предпочтение подлинности над вымыслом. «У вас тут проза или воспоми­нания? — пишет Брыль. — Такой вопрос поэтической редакции и удивил меня, и показался обидным. Потому что цену воспоминаниям как прозе все более пости­гаю. Та проза, которой у нас, к сожалению, до обидного мало, — рядом с вялой и приблизительной беллетристикой, которая все не может вдоволь наговориться».

С годами Янка Брыль тяготел исключительно к свободным формам художе­ственного самовыражения. Однако рассказы, повести и роман — с одной сторо­ны, и лирические миниатюры и наброски — с другой, не соперничают в наследии писателя, а существуют и вдохновенно взаимодействуют между собой, воспринимаясь как неделимый живой организм. Учитывая преобладающее использование личного материала во всем написанном Брылем, можно утверждать, что по сути дела он писал почти исключительно автобиографическую прозу. Писательское «я» задано в ней как отдельная тема, центр композиции и сюжетный стержень. «Субъективное о субъективном» (сам о себе) — так можно обозначить суть специфики достаточно разной по жанрам и по стилевым особенностям письма его прозы. Лирический герой отождествляется с автором, что возвращает нас к старой проблеме литературного героя, которая в 70—80-х годах минувшего века активно обсуждалась на страницах печати. Индивидуальность таланта конкрет­ного писателя более всего ощущается в соотнесении между событиями внутрен­ней, духовной, и внешней, событийной, биографиями героя.