Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Тогда я сказала А. Д. Даниялову, что при всем своем уважении к нему начну публичный спор, тем более что он сам, в отличие от Багирова, призывает общественность к открытой полемике. Меня к этому подстегнул и тот факт, что из-за вмешательства Багирова было отменено постановление о присвоении лауреата Сталинской премии профессору Гейдару Гусейнову за выдающуюся работу в области истории Азербайджана. В ней подчеркивалось, что трудящиеся Азербайджана в своей борьбе за свободу и независимость следовали примеру дагестанцев, предводительствуемых имамом Шамилем.

Багиров вызвал к себе профессора Гусейнова, обозвал сукиным сыном, надавал пощечин и пригрозил сгноить в тюрьме. Ученый, человек с высоким чувством собственного достоинства, чести и мужества, в тот же день покончил жизнь самоубийством.

Итак, я засела за полемическую статью. И написала — объемом около двух печатных листов. Разумеется, я понимала, что сама, как медик, к тому же беспартийная, ничего собой не представляющая, вести напрямую спор с деятелями государственного масштаба не могу, а потому избрала классическую форму диалога: как излагают вопрос Багиров и Даниялов, и каким образом трактуют его дореволюционные ученые, философы, литераторы, мемуаристы, и как оценивают Кавказскую войну современные советские историки до пятидесятых годов. Статью я озаглавила „Еще раз о мюридизме, Шамиле и освободительном движении горцев Восточного и Западного Кавказа XIX века“ и послала в журнал „Вопросы истории“ в Москву.

Оттуда последовал ответ за подписью заведующей отделом истории СССР Е. Дудзинской о том, что вопросы, которые я поднимаю своей статье, интересуют широкую общественность и что для журнала она представляет интерес, но ее желательно немного сократить и излишне не цитировать Багирова М.

Пока я выполняла пожелания редакции, ко мне явился профессор Хашаев, тот, что помогал писать статью Даниялову. Спросил:

— Вы посылали статью в журнал „Вопросы истории“?

— Да, посылала.

— Можете мне показать ответ редакции?

— Пожалуйста!

Ознакомившись с письмом, Хашаев задумчиво сказал:

— Да… Такие ответы редко получаем даже мы, профессора… А вы можете мне дать копию статьи?

— Берите, секрета из нее я не делаю.

Хашаев уехал, а через некоторое время из журнала „Вопросы истории“ пришло другое письмо. Редакция сообщала, что моя работа не удовлетворяет возросшим требованиям и публикование ее считает нецелесообразным. Позднее мне стало известно, что кто-то из сильных мира сего (дагестанцев) уверил работников журнала „Вопросы истории“, что молодая беспартийная женщина-врач не могла написать подобную статью, что написал ее „битый за Шамиля“ профессор истории Р. Магомедов и отправил за моей подписью. Справедливости ради хочу заметить, что в обкоме партии мне поверили. Возможно, помогло слово Ивана Федоровича, с которым меня познакомил Даниялов во время нашего горячего спора о Шамиле. Я получила извещение, что статью мою будут публиковать в Дагестане, в „Ученых записках“. Но ее так и не опубликовали, да и я не настаивала, щадя Абдурахмана Данияловича Даниялова. К тому же моя работа над трилогией о Шамиле подходила к концу, и я надеялась ею доказать свою правоту. Хотя сделать это, я сознавала, будет трудно, ведь зачинщиком кампании против легендарного героя Кавказа был Берия. Это по его указанию в 1953 году в Тбилиси был издан увесистый труд — 40 печатных листов под названием „Шамиль — ставленник султанской Турции и английских колонизаторов“, куда вошли документальные материалы архива МВД Грузии, составленные по документам из содержимого хранилищ наместников Кавказа.

Надо отдать должное благородству, честности и самоотверженности грузинских архивариусов, которые составили сборник документов без всяких интерпретаций, ограничившись последовательным дублированием в виде официальных рапортов, донесений, сообщений, предписаний, приказов, переписок гражданских и военных властей, консулов, показаний пленных, отчетов о военных действиях, воззваний турецких султанов к горцам Кавказа, и т. п. А главное то, что даже при самом внимательном чтении всех этих материалов там не найти ни одного документа, подтверждающего название книги, рассчитанной на легковерие и бездумность читателей. Если бы после смерти Сталина у власти оказался Берия, несдобровать бы и мне, как Гейдару Гусейнову. Однако вопрос о сущности мюридизма повис в воздухе до времен перестройки. Никто не пожелал распутывать клубок сложных межнациональных отношений прошлого века, а руководители ряда издательств при виде одного лишь названия моего романа шарахались в сторону.

Предоставляя на суд читателей книгу, мне хочется сказать в заключение, что к истории, какова бы она ни была, надо относиться с тем же уважением, что и к настоящему, и к будущему. Я и постаралась это сделать».

Пока роман-трилогия «Имам Шамиль» лежал в столе писательницы, отвергнутый издателями, творческий процесс продолжался. У Мариам Ибрагимовой в Махачкале опубликованы два стихотворных сборника, повести — «Звенел булат» и «Охотник Кереселидзе», романы — «Туман спустился с гор», «Мал золотник» (М., «Советский писатель»). Но, как сказала сама Ибрагимова, с приходом гласности и перестройки пришло время и ее «Имама Шамиля». Его мы и предлагаем вниманию всесоюзного читателя.

На наш взгляд, не все в этом романе бесспорно, ибо тема, повторяем, сложна. Субъективно захват Кавказа, подавление национально-освободительного движения носили реакционный характер, но объективно присоединение края к России было явлением прогрессивным. Борьба горцев против царского колониализма, безусловно, препятствовала политике подавления, ассимиляции, угнетения, но само движение было неоднозначным, были в нем интересы знати, субъективно реакционные, объективно направленные против собственных народов.

Есть известная доля противоречивости и в облике самого Шамиля, в его политике, в его учении, так называемом мюридизме, «мусульманском» мировоззрении-мироощущении. Будучи субъективно человеком в высшей степени одаренным, мужественным, честным, по-своему справедливым, ведя аскетический образ жизни, он не был чужд (иначе, очевидно, и быть не могло!) и жестокостям, и упрямству, и политической слепоте; кроме того, объективно он все же закреплял феодально-патриархальные нормы и принципы. Насколько все эти противоречия нашли свое отражение в романе М. Ибрагимовой — судить читателю. Редакция же посчитала возможным все оставить так, как у автора. Подлинные документы, добросовестно изложенные М. Ибрагимовой, говорят сами за себя, рисуют картину беспристрастную, цельную.