Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

К муртазагетам [46] Муртазагет — монашествующий, фанатичный мусульманин. Шамиля и мюридам Кебед-Магомы присоединились все мужчины Телетля.

Генерал Фезе, подойдя к аулу, приступил к штурму. Два дня по нескольку раз велась артподготовка, после которой солдаты бросались в атаки. Мюриды не отступили ни на шаг. На третий день силам генерала Фезе удалось оттеснить с кладбищенской окраины аула мюридов Шамиля. Начались непрерывные кинжально-штыковые схватки. На крышах домов, в тесных улицах, в темных саклях рубились, кололись, дрались, душили друг друга враги.

Шамиль со своими муртазагетами бросался то в одну, то в другую сторону, воодушевляя обороняющихся. Изнурительные штурмы продолжались много дней. Только ночью усталые воины падали как скошенные где попало, моментально погружаясь в глубокий сон.

Утром, с восходом зари, вновь начинался кровопролитный бой. Осажденным в Телетле было легче, чем штурмующим. Телетлинские женщины пекли хлеб, готовили пищу для воинов, а подростки и дети, подползая к позициям своих, подносили воду и еду.

На семнадцатый день Фезе решил бросить одновременно все силы и покончить с Телетлем. Но Шамиль держался стойко. Он зорко следил за ходом боевых действий. Удобная для противника кладбищенская окраина больше всего тревожила имама. Здесь были сосредоточены основные силы врага, и временами казалось, что дальнейшее сопротивление немыслимо. Эта окраина была завалена разлагающимися трупами людей и животных. Ужасная картина удручающе действовала на воинов.

Начали роптать обессиленные телетлинцы, роптали мюриды, наибы. Только преданные Шамилю муртазагеты остались неколебимы. С убежденностью фанатиков они бросались к местам прорыва, увлекая ошеломленных собратьев.

И все-таки истощение сил и падение духа стали заметны к концу месяца. Боеприпасы были на исходе, ощущался недостаток провианта, усталость валила с ног даже днем.

Первым не выдержал Ташов-Гаджи со своим поредевшим чеченским отрядом. С восточной позиции, которую занимал, он отправил к Шамилю правофлангового соседа Газиява, командира сотни, с письмом.

«Почтенный мюршид, успех не сопутствует нам, будет благоразумнее, если мы покинем селение… Чтобы враги при нашем отходе не причинили вреда, сгоним женщин, стариков и детей на середину аула и таким образом заставим противника воздержаться от обстрела.

Да поможет нам аллах!

Иначе я уйду сам, сломав палку повиновения».

Взбешенный Шамиль разорвал письмо.

— Клянусь аллахом, я не уйду отсюда сам и не разрешу никому уйти! Если меня покинут все, останусь один и до последнего вздоха буду посылать пули по врагам нашим в затылок тем, кто трусливо бежит, прячась за спины женщин и детей!

Газияв вернулся к Ташову и передал слова Шамиля.

Чеченский наиб устыдился. Он с отчаянной верой в неизбежность судьбы пошел в контрнаступление и неожиданно обратил в бегство неприятеля, отшвырнув его за кладбище.

Эта небольшая победа решила исход боевых действий.

Генерал Фезе решил пойти на переговоры. Силы были истощены. Рассчитывать на захват Шамиля генерал не мог. Снаряжение и продукты были на исходе, лагерь переполнен ранеными, не хватало медикаментов. Затяжная война могла привести к неприятным последствиям.

Однако ни та, ни другая сторона не желали признать своего критического положения.

Имам в душе обрадовался парламентерам, но внешне держался как победитель, готовый еще раз показать силу и мощь. На переговоры он послал своих неотлучных дипломатов — дядьку Барты-хана с Уди-муллой.

Условия перемирия были сносными. Генерал Фезе ограничился словом, которое ему дал Шамиль — не возмущать впредь горцев, и попросил дать в заложники хану Магомеду-Мирзе восьмилетнего племянника Гамзата — сына сестры Шамиля, а также сыновей наибов Абдурахмана алькарахского и Мирзы телетлинского. Хан Магомед-Мирза впоследствии обоих сыновей отпустил, заявив Фезе, что они бежали, а племянника Шамиля вскоре из Кази-Кумуха отправил в Россию…

Из Телетля Шамиль, распустив мюридов по домам, поехал в Чиркат к семье с небольшим отрядом муртазагетов, которые находились на полном содержании небогатой казны и постоянно были при имаме.

На Кавказе ожидали приезда императора Николая I.

Барон Розен получил специальное предписание — «употребить все меры умственного убеждения», для того чтобы Шамиль непременно был лично представлен его императорскому величеству.

Для ведения переговоров с имамом Розен назначил генерала Клюки фон Клюгенау…

Через две недели после битвы при Телетле из Темир-Хан-Шуры в Чиркат прискакал гонец. Он сказал Шамилю:

— Генерал Клюки фон Клюгенау требует, чтобы ты явился на переговоры.

— Я обо всем договорился с ним в Телетле и в Шуру не поеду, — ответил Шамиль.

— Тогда генерал сам приедет к тебе, но только не сюда, а в Гимры, с небольшим отрядом нукеров.

— Хорошо, тогда я согласен, — ответил Шамиль.

Местом встречи была выбрана небольшая полянка рядом с гимринской дорогой. Генерал Клюки фон Клюгенау на коне в окружении двух десятков всадников ждал чуть поодаль.

Шамиль показался с таким же числом муртазагетов.

Клюки фон Клюгенау спешился и с двумя офицерами подошел к полянке.

Шамиль тоже остановил отряд на расстоянии, спрыгнул с коня и в сопровождении своего дяди Барты-хана подошел к генералу. Клюгенау, шагнув навстречу, протянул имаму руку для пожатия со словами: «Салам алейкум».

Шамиль ответил: «Ваалейкум салам», но руку генерала не пожал.

Смущенный Клюгенау сел на разостланную бурку, Шамиль сел напротив.

Клюки фон Клюгенау, как и многие русские офицеры, служившие на Кавказе много лет, окончил в Тифлисе специальную школу, где преподавали кумыкский и аварский языки. Он свободно говорил по-аварски.

— Имам, — сказал Клюгенау, — важная причина заставила меня пойти на переговоры. В Дагестан приезжает царь. Командование его войск на Кавказе решило просить тебя выйти императору навстречу со своими мюридами и со своим народом. Он возвеличит тебя и назначит правителем твоего края.

— Я не нуждаюсь в милости вашего царя. Авторитет правителя и власть прочнее, когда его избирает народ, — ответил Шамиль.

— Но ты же знаешь, что половина твоего народа идет против тебя и ты не сможешь упрочить власть свою до тех пор, пока не примешь покровительство царя царей, — сказал Клюгенау.

— Не во имя достижения единовластия и обогащения стал я на стезю предводителя, а для того, чтобы избавить свой народ от гнета чужеземных и местных властителей. Я не знаю, что нужно вашему царю от этого сурового края и его бедных обитателей.

Пока что мы видели и видим от вас насилие, разруху и смерть. Пусть лучше он оставит нас в покое и правит теми, кто близок ему по религии и укладу жизни.