Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Через несколько дней Шамилю сообщили о прибытии из Моздока посланцев купца Улуханова. Имам поручил переговорить с ними казначею Юнусу, предупредив его, чтобы он ни за какие деньги не соглашался возвратить девушку.

Юнус с помощью переводчика Казимира сказал, что имам за деньги не вернет девушку, добавив от себя, что он, может быть, обменяет ее только на своего сына Джамалуддина, выданного русским в аманаты.

Ни с чем вернулись делегаты в Моздок.

Шамиль стал ждать второго тура переговоров. Но ждал их с беспокойством. Раньше на женскую половину он почти никогда не заходил. Теперь же, особенно по вечерам, он стал чаще появляться у матери. Дверь в ее комнату была рядом с застекленной наполовину дверью помещения, где жили пленницы. Идя по темному коридору, он обязательно останавливался и, поглядев через стекло на пленницу, быстро отходил.

Анна, заметив его, бросалась к Эддит, говоря:

— Вождь смотрит, я боюсь…

— Ну что ты, милая Аннушка, успокойся, ничего он тебе не сделает, — шептала англичанка. — Ты присмотрись к нему, он красив, держится с достоинством, как благородный человек, и вовсе не похож на разбойника.

— Вы правы, Эддит, — соглашалась девушка. — Они здесь серые и убогие, но весьма воспитанные и не похожи на дикарей. А тетушка Меседу просто прелесть.

Анна была права. Меседу была готова разбиться, чтобы угодить любимому племяннику. К тому же ей было очень жаль пленниц, особенно молодую, которая часто плакала. Не зная по-русски, женщина добрыми улыбками старалась объясниться со своими несчастными гостьями. Она угадывала малейшее их желание. Не пожалела для пленниц даже куска ароматного туалетного мыла, подаренного ей когда-то на свадьбе.

Обучая невольниц аварскому языку, Меседу и сама учила русские слова. Особенно помогал ей в этом Казимир. В день по нескольку раз посещала Меседу оружейную мастерскую Казимира, которая была расположена рядом со складскими помещениями во дворе дома Шамиля.

— Гей, Газимир, как сказать по-русски «иди сюда», «кушай»?

После объяснения, повторяя на ходу слова, она спешила к пленницам, восклицая:

— Эдит, иды суда! Анна! Кушей знаешь!

Пленницы иногда покатывались со смеху, слушая веселую душеньку-Меседушеньку, как они называли тетку имама…

Прошли лето, осень, зима. Пленницы не теряли надежды на освобождение. К вечерним безмолвным визитам вождя они привыкли, считая это своеобразной проверкой, и даже огорчались, если он не появлялся за стеклом двери. Не скрылись от глаз бонны легкое кокетство и позы, которые принимала Анна, садясь на тахту перед появлением Шамиля.

— Теперь ты не боишься его? — спрашивала англичанка.

— О нет! Напротив — мне кажется, он боится меня. Если я гляну, вождь опускает глаза и быстро удаляется, — смеясь говорила девушка.

— А мне кажется, имам немножко нравится моей барышне, — заметила бонна.

— Да, романтическая личность! Какой-то он величественный. Особенно необыкновенны глаза, они с грустной поволокой и проницательны, несмотря на спокойное выражение.

— Боже мой! Барышня, кажется, влюблена в вождя дикарей! — восклицала шутя Эддит.

В апреле к Шамилю в Дарго приехали из Кази-Кумуха устад Джамалуддин-Гусейн и купец Муса. Их приезд и бесконечные новости отвлекли имама на время от пленницы. Но это время оказалось слишком коротким: на вторую же ночь он вновь появился в темном коридоре за дверным стеклом. Только теперь не заходил к матери, а возвращался в гостиную, через которую вела дверь в его спальню.

На третью ночь, когда и гости и все остальные в доме улеглись, Шамиль встал с постели, накинул чуху, пошел в кунацкую. Там спал Джамалуддин-Гусейн.

— Отец мой, проснись, — шепнул имам, осторожно касаясь плеча устада.

Джамалуддин открыл глаза, сел.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Нет, поговорить хочу, поделиться.

— Слушаю тебя.

— Что-то происходит со мной, помоги советом.

— Что именно?

— Потерял сон. Иногда лежу до утра с раскрытыми глазами, смотрю на луну, звезды, плывущие белые облака. Молитвы не приносят успокоения, дела не отвлекают, не хочется выезжать из дому. Жена сама приходит ночью, посидит у постели, оба молчим. Не сказав ничего, она уходит, я не задерживаю, а раньше рад был ее ласкам. Но что самое страшное — это робость, которая охватывает меня при виде ее.

— Кого?

— Пленной иноверки.

— Кто она? Откуда взялась?

— Наиб Ахвердиль-Магома захватил ее вместе с оказией под Моздоком. Ее отец — один из богатейших купцов города. Она невеста генерала, который дрался с нами под Ахульго.

— Может быть, ты влюблен?

— Не знаю, но только образ ее преследует меня всюду день и ночь, манит и волнует. Пойдем, взгляни на нее, и ты убедишься, что нет подобной во всей вселенной.

Устад поднялся, накинул халат, на цыпочках последовал за Шамилем. Они вышли в темный коридор, остановились перед стеклянной дверью. В комнате горела чуть прикрученная большая керосиновая лампа — Анна боялась спать без света.

— Смотри на тахту, — шепнул имам.

На тахте, разметав длинные волосы по белоснежной подушке, лежала девушка.

Шамиль, потянув за рукав халата, отвел удивленного учителя.

— Да, сын мой, соблазн велик! Она неотразима. Красавица из сказок Шахразады! — сказал старик, входя в кунацкую. — Теперь все понятно, сын мой, это любовь — великое, властное чувство, которое можно умерить только сближением…

— Сближением? — переспросил Шамиль.

— Да.

— Как можно? Она ведь не жена мне и к тому же христианка. Я не могу прикоснуться к ней…

— Почему? Ведь касались и касаются халифы и султаны чужеземных красавиц — наложниц гарема?

— Зря ты, учитель, сравниваешь меня с царственными особами стран Востока. Твой ученик — простой уздень. Но даже будь я потомственный владыка халифата, не последовал бы дурным примерам и ни за что не пошел бы на беззаконную близость не только с иноверкой, но даже с мусульманкой.

— Напрасно. Ты, имам, такой же властелин, как любой шах или султан. Никто не осудит тебя за сближение с той, которая по праву принадлежит тебе.

— По праву разбоя? — спросил Шамиль.

— По закону войны, — ответил устад.

— Но об этом нигде не сказано в священном писании.

— Это диктуется волей победителя, — возразил устад и, помолчав немного, спросил: — А если она не даст согласия принять ислам и стать твоей женой? Что будешь делать тогда?

— Буду переживать до тех пор, пока со временем чувство не уляжется, или мечтать до конца дней. Иначе, если я сделаю то, что советуешь ты, подчиненные мне муртазагеты, следуя примеру имама, начнут предаваться разврату с каждой встречной, — ответил Шамиль.

Учитель не нашелся что ответить ученику.