Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Салих прошел дальше, забрался на небольшой холм, огляделся вокруг. Слабая надежда вновь затеплилась в его душе, когда он заметил ниже, недалеко от халимбекаульских садов, второй табун.

Салих похромал в ту сторону. На значительном расстоянии от табуна он замедлил шаги, но не остановился даже тогда, когда ему показалось, что среди нескольких кобылиц с жеребятами мелькнула грациозно изогнутая шея, которую не спутаешь ни с какой другой.

Сердце Салиха сильно застучало. Он торопился подойти поближе к садам. Когда достиг тени развесистого тутового дерева, остановился, опустился на землю, лег на живот. Сдвинув папаху на глаза, Салих лежал, не отрывая глаз от прекрасного животного. Конь, продолжая щипать траву, отошел от кобылиц к обрывистому невысокому берегу.

— Кегер, не забыл ли ты меня? Может, солдат, слуга нового хозяина, получше ухаживает за тобой? — шептал Салих, не веря своим глазам. Он вновь свистнул, только тихо.

Но тонкий слух коня, видимо, уловил знакомый звук. Конь вздрогнул, выпрямился и, высоко подняв морду, стал втягивать воздух с той стороны, откуда донесся свист.

Салих не шевелился.

Конь постоял в настороженной позе с минуту, повернул голову, как бы недоумевая, и вновь принялся за траву. Но теперь чувствовалось, что он обеспокоен. Пощипывая зелень, Кегер часто поднимал морду и поглядывал по сторонам.

Несколько часов с удовольствием провалялся Салих на мягкой душистой траве в ожидании вечера. И все же он беспокоился — кони могли понадобиться, и Кегер в том числе.

Когда стали сгущаться сумерки, Салих поднялся, обошел сад, отыскал тропу, по которой можно было выйти на дорогу. Затем вернулся к тутовнику. Его охватило волнение, когда он не смог сразу отыскать взглядом коня. Салих свистнул. Кегер, услышав свист, громко заржал в ответ и, отделившись от табуна, поскакал.

— Дружок мой, хороший, здравствуй, — приговаривал Салих, обнимая и похлопывая коня. Он вынул из сумки уздечку, надел на морду Кегера. Вскочив на круп, хлопнул коня слегка ладонью. Кегер рысью пустился по тропе вниз.

Когда выбрались на дорогу, конь, угадывая чутьем желание хозяина, вытянул шею, прижал уши и понесся над пыльной дорогой как птица, едва касаясь кончиками копыт утоптанной земли.

Далеко позади остался Халимбек-аул. Где-то в стороне промелькнули слабые ночные огоньки Капчугля. Мрак и тишина вокруг. Безмолвие ночи нарушалось только цоканьем копыт Кегера.

Салих спешился. Он повел коня в поводу, сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее. Временами он останавливался, ощупывал коня. Вначале Кегер был весь мокрый от пота, потом высох, отдышался, и теперь его можно было поить.

Салих спустился к небольшому ручейку, напился сам, развязал торбу, достал кусок лепешки, стал жевать. А Кегер все пил, не торопясь, процеживая через сомкнутые губы студеную воду. Выглянула луна, стало светлее. Доев лепешку, Салих поднялся, пошел дальше. Шел долго. На подъеме к перевалу вновь сел на коня, на вершине сошел. Конь послушно шагал за ним. К рассвету спустились к равнине. Здесь Салих свернул с дороги к горам. В небольшой котловине, недоступной глазу, среди холмов, спутав уздечкой передние ноги коня, стал пасти. Сам залег в кустах кизила.

Весь день пасся Кегер, а Салих отдыхал, тревожно прислушиваясь к тишине. Только на закате солнца вздремнул немного. Как только стемнело, вновь напоил коня и поскакал по Хасавюртской дороге. Город проехал стороной, переправился через Яман-Су и не спеша двинулся по чеченской земле.

А купец Муса, выгодно закупив необходимые товары, в подавленном состоянии вернулся в Дарго.

Не желая имаму портить вечер, он только утром явился к нему и с огорчением сообщил о странном исчезновении Салиха.

Шамиль очень расстроился. За все эти годы он и его близкие привыкли к парню, считали его членом семьи. Имам особенно был привязан к тем, кто разделил с ним горькую участь на Ахульго, а к Салиху, который с одного взгляда понимал его, — в особенности.

— Возвращайся снова в Хасавюрт, живым или мертвым он должен быть найден, — сказал Шамиль и зашагал по комнате, как делал всегда, когда был взволнован.

— Я поднял на ноги весь город, послал людей в соседние аулы, узнавал в крепостях, — ответил Муса, — нигде не нашли.

— Чувствовало мое сердце недоброе, не хотел отпускать, — с досадой говорил Шамиль.

Весть об исчезновении Салиха облетела тотчас все село. Многие сожалели о нем, особенно в солдатской слободе. Каждый из перебежчиков считал Салиха своим другом и защитником. Там не сомневались в том, что его выкрали и спрятали, подумав, что он сын имама.

В тот же день Муса с помощниками вновь выехал в Хасав-Юрт. Им было приказано обойти всю линию, проникнуть во все крепости.

— Если обнаружите парня где-нибудь, пообещайте от моего имени денежный выкуп или обмен на одного офицера, — сказал имам купцу.

Муса, прибыв в Хасав-Юрт, дал каждому экспедитору товар, адрес, куда должен ехать, и назвал людей, с которыми нужно связаться и собрать нужные сведения. Сам стал наводить дополнительно справки у знакомых коробейников и маркитантов, приезжавших на хасавюртский базар.

Все поиски оказались безуспешными. Через неделю, после безрезультатных розысков, экспедиторы собрались в городе и отсюда вместе с Мусой выехали в Дарго.

В полдень остановившиеся на привал купцы увидели одинокого всадника, скачущего на неоседланном коне.

— Красавец конь, как птица летит, — заметил один из спутников Мусы.

Конем этим был Кегер, а всадником — Салих.

Захваченная в плен наибом Малой Чечни Ахвердиль-Магомой Анна, дочь моздокского купца Улуханова, постепенно смирилась с участью и условиями новой жизни. Англичанка, привыкшая к превратностям судьбы, тоже спокойно выносила плен.

За всю осень и всю зиму Шамиль ни разу не посетил пленниц, однако видел их каждый вечер через стеклянную дверь. Зато тетушка Меседу проводила дни с девушкой в роли прислуги, учительницы аварского и чеченского языков, преподавательницы Корана. Она догадывалась о чувствах племянника к юной невольнице, да и Шамиль позднее не стал скрывать своего намерения жениться на Анне.

Патимат, жена имама, перемену в отношении мужа почувствовала с первых дней появления в доме Анны. Тяжело ей было свыкнуться с мыслью, что в доме появится еще одна женщина. Совсем иное состояние переживала она теперь, не похожее на то, когда Шамиль женился на Джавгарат… К той, покойной, она не ревновала мужа, сознавая свое превосходство во всех отношениях. А эта иноверка, казалось, не имела себе равной по красоте ни в Дагестане, ни в Чечне.

Ни Патимат, ни Анна не знали, что из Моздока не одного татарина подсылал купец к имаму, предлагая большой выкуп за дочь, но Шамиль был неумолим.