Аманда Лир - Дали глазама Аманды

В эту зиму Дали возжаждал иметь бассейн. Он захотел пробить стену в своей гостиной в «Сан-Режисе», в Нью-Йорке, чтобы переделать комнату со стеной в мастерскую. Дирекция отеля предоставила ему более просторный номер, но из суеверия он ни за что не хотел расстаться со своим прежним номером на шестнадцатом этаже. Когда в «Сан-Режисе» пробили стену, Дали решил, что из внутреннего дворика в Кадакесе можно было сделать ход в запущенную часть сада и что это было бы чудесным местом для бассейна.

— Это будет наш дворец, малышка Аманда, — объявил он. — Я построю для вас уменьшенную копию Альгамбры в Гренаде, с фонтанами и водопадом. Я уже звонил Пиньолю, нашему мэру-предпринимателю, чтобы он начал работы.

Этот бассейн стал для него новой игрушкой. Он делал эскизы и придумывал украшения. Этот бассейн должен был быть единственным в своем роде — длинным и фаллической формы, речь не шла об обычном калифорнийском бассейне. У него будет только один метр в глубину — это достаточно, чтобы плавать — и два бассейна круглой формы с двух сторон, как яйца. Другая его оконечность должна была быть круглой; на дне — морские ежи и острые камни, все это должно было быть покрыто слоем прозрачного пластика, чтобы никто не поранился. Мы собирались провести райское лето, как в арабском дворце…

Я уехала на несколько дней в Амстердам с моим лондонским приятелем Дикки. Мы собирались посмотреть на игру Оливье Тобиаса в «Волосах». В Амстердаме я должна была также посетить Рийскмузеум. Дали рекомендовал мне обратить внимание на «Круг ночи» Рембрандта и обязательно заехать в Дельфт, город Вермеера. Мы ехали на машине и останавливались почти повсюду. Потом мы вернулись в Париж, так как Дали собирался там провести весну, и остановились на улице Риволи, в «Сент Джеймс и Албани», любимой гостинице нашего дорогого Людовика XIV. Мой друг Дикки носил зеленые контактные линзы, и глаза его казались изумрудными. Дали тотчас соблазнился этим: — Галюшка, посмотри на него! Ты никогда не видела таких зеленых глаз!

— Я все вижу, — вздыхала Гала, — они действительно зеленые… Оставь меня в покое со своими мальчишками!

Дали повел нас в «Мулен Руж» и на шоу Зизи Женмер. Перья и поддельные бриллианты этих шоу меня утомили, но Дикки был восхищен. Он вернулся в Лондон, а я поселилась в отеле «Интернасьональ». Для нас с Дали опять наступила пора обедов и ужинов тет-а-тет. После каждого посещения Лассера нам преподносили маленькую фарфоровую кастрюльку. Граф Лассер учредил приз для обладателя самой значительной коллекции. К сожалению, я не получила приз, потому что растеряла все свои кастрюльки.

Моя лучшая лондонская подруга Анни приехала ко мне в Париж… Бедняжка, она надолго запомнила эту поездку! Сначала Анни остановилась в подозрительном отеле, который в ужасе покинула на следующий день. Потом я пригласила пообедать ее со мной и Дали в «Максиме». Первым, что она увидела, войдя в салон «Мериса», было огромное изображение верблюда — последняя фантазия Дали — реклама сигарет «Camel». Этот верблюд был одногорбым, два метра в высоту и выглядел в этом салоне очень странно. Анни охнула от удивления. К концу обеда Дали внезапно сказал ей:

— Вы знаете, моя дорогая, вы несколько похожи на Аманду, но только она гораздо красивее!

Случилось худшее, но как я могла утешить Анни? Я напала на Дали:

— Как вы могли так обойтись с моей лучшей подругой?

Лучше бы я промолчала.

Он бросил холодно:

— В чем вы меня обвиняете? Я сказал правду.

— А ваш принц де Комнен: он красив?

Этот молодой человек, сын законного наследника трона Бурбонов, с галошей вместо подбородка и с кругами под глазами часто приходил в «Мерис». Он часто переодевался в женскую одежду и работал в Альказаре под именем Мерседес.

— Только не говорите мне, что он красив, — настаивала я.

— Ему это и не нужно, он — принц.

Это преклонение перед титулованными особами становилось смешным. Он принимал всех, кто слыл маркизами, князьями или наследниками павших монархий. Молодые девушки, носившие аристократические имена, часто появлялись в «Мерисе», но их поведение давало понять, что они, скорее, происходили от мадам Клод, чем были отпрысками аристократических фамилий. Дали не уставал повторять:

— Я знаю, что мне лгут, и я люблю, когда мне лгут. Чем больше меня водят за нос, тем больше я радуюсь!

Этой весной я сделала одно открытие, которое должно было заинтересовать Дали. Мы ходили в «Пти-Пале» на выставку Жерара Доу, голландского художника 17-го века, современника Вермеера, которому особенно удавался интерьер помещений и натюрморты, филигранно выписанные, — предмет моего восхищения. Больше всего меня впечатлило одно гиперреалистическое полотно, на котором был изображен золотой кувшин, блестевший, как солнце. Я указала на это Дали, добавив: «Создается впечатление, что он объемный». Мэтр признал все достоинства техники художника.

Когда мы вышли из «Пти-Пале», лил проливной дождь. Мы стали ловить такси, но вдруг небольшой незнакомый автомобиль притормозил около нас. Это были Жак Гранж и Франсуа Мари Банье. Они предложили отвезти нас домой.

— Ну и как вам понравился Жерар Доу? — спросил Банье разочарованным тоном. — Не так уж плохо, правда?

— Напротив, — ответил Дали. — Там есть один кувшин необыкновенной красоты. Вы обязательно должны его посмотреть. Это вас избавит от карденовского протестантизма.

Я никогда не слыхала о том, что Карден — протестант. Но для Дали его строгие геометрические платья были воплощением самого сурового кальвинизма.

Когда мы прибыли на улицу Кастильон, Дали сказал:

— Нам нужно будет еще раз посмотреть на этот кувшин. Хотелось бы проверить, есть ли его репродукция в книге о Жераре Доу.

На углу улицы Мон-Табор находилась книжная лавочка, в которой Дали покупал старые книги. Мы отправились туда на поиски солидного труда о Жераре Доу, который я пролистала во время традиционного послеобеденного сна Дали. Натюрморта с кувшином там не было, но я увидела, что большое количество своих картин этот художник рисовал дважды. Например, в музее в Ленинграде была выставлена картина, которая, как две капли воды, походила на картину, выставленную в Голландии. Дали подтвердил, что в ту эпоху художники часто воспроизводили одну и ту же картину, копируя самих себя.

— Почему бы тогда не сделать это точно? Взгляните, это расстояние между женщиной и окном, — в другой версии оно немного больше!

Дали проверил мое предположение и задумался:

— Нарочно ли это? Представьте себе, малышка Аманда, что он дважды написал одну и ту же картину для того, чтобы, поставленные рядом, они создавали иллюзию объема, если смотреть на них с некоторого расстояния.