Аманда Лир - Дали глазама Аманды

В Барселоне Дали повел меня в музей римского искусства в Монтхуи. Он выразительно комментировал тамошние статуи и фрески:

— Какой ужас! Хуже быть не может! Посмотрите на эти лица, топорные и никуда не годные, на эти негнущиеся драпировки, на эти шаровидные глаза. Никакого интереса. Тут нечего делать. Греческие статуи, Пракситель, Фидий, это был апофеоз, после этого уже ничего не было. Декаданс!

Как всегда, он говорил громко, с пафосом, что заставляло оборачиваться редких посетителей этого скучного музея. На выходе он остановился перед возвышавшейся в саду гигантской скульптурой Миро, выкрашенной в яркие цвета. Он созерцал ее какое-то время, а потом, указав палкой в ее направлении, бросил:

— Это еще хуже. Что это может представлять собой, как вы думаете?

Он часто критиковал Миро, тоже каталонца, считал его наивным и беспомощным. По правде говоря, он к нему немного ревновал.

Вернувшись в Кадакес, он принялся за новую картину, вдохновленную Клодом Лорреном. Беа занялся воображаемым портом Лоррена, а Дали тщательно вырисовывал обнаженную женщину со спины, на фоне чудесного неба в сиянии утренней зари.

— Вот увидите, это противоположно Миро.

Он продолжал работать над стереоскопической картиной, изображавшей Золотое Руно. Все наши разговоры вертелись вокруг этой темы.

В тот год я вынуждена была сократить свое пребывание у него, чтобы уехать в Мюнхен записывать новую пластинку, которую я собиралась назвать «Sweet Revenge». Перед моим отъездом Гала позвала меня в свою круглую спальню. Мы поговорили о моих проектах, о моей карьере. Она боялась, как бы я из-за своих успехов не стала чуждаться Дали. Я ее успокоила, но она сказала, указав на икону Казанской Богородицы:

— Поклянитесь мне на этой иконе, что если со мной что-то произойдет, вы позаботитесь о нем!

Я пробормотала, что не могу обещать ничего подобного, что я сама не знаю, что станется со мной в будущем. Гала настаивала и подталкивала меня к этой клятве.

— Это останется между нами, двумя женщинами. Я хочу, чтобы вы пообещали мне одну вещь, вы выйдете за Дали, когда меня уже не будет здесь. Послушайте! Вы знаете, что он вас любит, вы все-таки умны… Клянитесь!

Тон был категорический. Я поклялась на иконе никогда не покидать Дали, и Гала отпустила меня. Это была в самом деле удивительная женщина. Она до такой степени любила своего мужа, что хотела позаботиться о его счастье после своей смерти. Она хорошо знала, что Дали не может жить без женского присутствия. Он нуждался в постоянных подбадриваниях, стимулировании, чтобы продолжать свое творчество. Как многие из его друзей, я спрашивала себя, что случится с тем из них, кто переживет другого. Гала бы выстояла, без всякого сомнения. Это была женщина с сильным характером. Но я не могла себе представить Дали без Галы: если бы она умерла раньше его, я думаю, он бы покончил с собой или умер бы от тоски.

Но просьба Галы меня смутила. Какая ирония! Гала хотела, чтобы я вышла замуж за Дали, который просил меня о том же самом несколькими месяцами раньше…

Я чувствовала, однако, что моя карьера все больше и больше поглощает меня и что у меня будет оставаться все меньше и меньше времени для моего старого друга. Меня снимали на телевидении, у меня брали интервью, мне льстили, и в то же время я была раздавлена своей известностью, но понимала, что никогда больше не буду его малышкой Амандой, меланхолической и мечтательной, которую он так страстно любил. Средства массовой информации создали мой искаженный и карикатурный образ, который я имела несчастье принять. Запись моего второго альбома почти закончилась. И была запущена рекламная машина. Я позировала в провокационном платье с разрезами, делала шокирующие заявления о сексе, и мне приписывали тысячу любовников.

Мой альбом «Sweet Revenge» вышел одновременно во всем мире и имел большой коммерческий успех. Все шло слишком быстро. Я получила золотой диск в Германии, Италии, Франции, Бельгии. Я вдруг обнаружила, что обладаю небольшим состоянием и возглавляю действенную организацию. Я купила себе квартиру, машину, длинное бобровое манто, огромное, бросающееся в глаза. В нем я сама себе казалась смешной и надевала его всего два или три раза. Ему суждено было вечно висеть на вешалке в моем шкафу.

Мое следующее турне было настоящим спектаклем с музыкантами, танцовщиками, мудреными световыми и дымовыми эффектами, из которых я извлекла пользу. Я пела в Цюрихе, Гамбурге, Берлине, Милане. Все большие европейские города желали видеть мое шоу. Только Англия оставалась равнодушной к Аманде Лир. «Нет пророка в своем отечестве». Англичане предпочитали рок-н-ролл, свирепствовала мода на punk. Дали этим интересовался (он произносил pounk), поскольку он любил все необычное и революционное. Зато диско не вызывало у него эмоций. Он, казалось, был доволен моим успехом, но, послушав краем уха мой второй альбом, забыл его среди остальных своих сорока пластинок.

Я встретила его в Париже на Рождество. В первый раз я оплатила ужин в «Максиме». Я попросила свой счет в отеле. Дали совсем не понравилась эта независимость. Его чувства ко мне не изменились, но он понял, что я могу исчезнуть из его жизни, превратившись в объект всенародного восхищения. Бабочка вырвалась из своего хризолита… Моя студия грамзаписи послала меня в США для продолжительного турне. Это был просто кошмар, несмотря на путешествие в первом классе и роскошные номера. Мне совсем не удалось расслабиться. Бесконечные интервью и записи на радио меня истощили. За несколько дней я преодолела расстояние от Нью-Йорка до Чикаго, я должна была появиться на всех дискотеках, рассказывать мою жизнь десяткам журналистов. Я была настолько истощена, что не понимала, где нахожусь, машинально отвечала на вопросы, всегда одни и те же. Я все больше и больше сожалела о том, что акцент делался исключительно на том, что я pin-up, секс-символ. Мои длинные ноги и сексуальная одежда перевешивали все мои песни.

Когда я вернулась в Европу, у меня было очень мало времени, чтобы рассмотреть свою квартиру. Я уже снималась на телевидении почти повсюду. Франция, всегда несколько отстававшая от остальной Европы, вскоре тоже открыла меня. Меня интервьюировал Филипп Бувар, я пела «Follow me» в его передаче. Однажды вечером я выходила из «Максима» с Дали, когда посыльный подскочил ко мне и попросил у меня автографы для поваров и обслуживающего персонала. Обычно автографы просили у дали. В машине мэтр нежно пожал мне руку и мечтательно сказал:

— У малышки Аманды уже есть фаны…

Но я почувствовала, как неприятная мелочная ревность проскальзывает в его отеческом тоне. Дали всегда хотел быть единственным центром внимания и желал им оставаться и впредь. Двор, друзья, Людовик XIV были только аксессуарами, обожателями. Я пообещала себе поменьше его задевать и не выставлять себя этаким идолом, окруженным поклонниками. Я осталась такой, какой всегда была, покорной и готовой стушеваться перед ним.