Аманда Лир - Дали глазама Аманды

Весной 1982 года я отправилась в турне по Латинской Америке. Я пела в Чили, КостаРике, Панаме, Эквадоре, в ужасных залах и плачевных условиях. К концу турне аргентинский импрессарио исчез, не заплатив, и мы вынуждены были возвращаться на собственные средства…

После этой неудачи я решила прекратить турне и уделить больше времени живописи. Я возбудила процесс против моей студии грамзаписи, и альбом в этом году не вышел. Теперь у меня было больше свободного времени, чтобы посвятить себя живописи. Я рисовала в Провансе, где решила провести отпуск, в Сен-Реми.

Гала сообщала мне все более и более печальные новости о Дали. Он отказывался есть, худел и все больше дрожал. Она сама была истощена и больна. В последний раз, когда она мне позвонила в июне, она без конца кашляла. Ей нужно было перейти на постельный режим, и я посоветовала ей хорошо отдохнуть. «Что будет делать Дали без вас? Подумайте об этом». Она прошептала, что я — его подруга, попросила, чтобы я его не забывала и главное, помнила о своем обещании. Несколько дней спустя дю Барри объявил мне о смерти Галы. Гала скончалась в Порт-Льигате и ее перевезли в Пуболь, где забальзамировали и положили в стеклянный гроб. Дали не хотел ее хоронить. Это было незаконно, но на это закрыли глаза. Я послала большой венок и выразила Дали свои соболезнования. Он меня поблагодарил, и я попыталась его утешить:

— Маленький Дали, не грустите…

Он меня прервал:

— Больше нет маленького Дали, все кончено. В настоящем все для меня кончено.

Смерть Галы была большой утратой для меня. У меня была такое чувство, как будто я потеряла бабушку, иногда ворчливую, но от которой я многому научилась.

О ней поползли ужасные слухи. Я могу сказать в отношении этого, что она была единственной законной женой, которая для счастья своего мужа не только приняла, но и покровительствовала его отношениям с другой женщиной, его «малышкой Амандой».

Для Дали это стало началом полного упадка. Он затворился в замке Пуболь и виделся только с художником Питхотом, каждый день приходившим к нему с визитом, и с Артуро, который каждый день проделывал путь из Кадакеса в Пуболь. Я часто звонила, чтобы узнать новости, но он редко подходил к трубке и говорил мало. Зато я долго разговаривала с Артуро и Питхотом, с которым Дали часто говорил обо мне. Он ему сказал: «Аманда единственная, с кем я не спал…» Он даже попросил Питхота передать мне такое сообщение: «Когда ты увидишь Аманду, обязательно скажи ей, что я нашел свой золотой ключ». Питхот не понял это закодированное послание, но точно передал мне его.

Капитан Мур, экс-секретарь Дали, устроил в Перпиньяне большую выставку картин Дали из своей личной коллекции. Он пригласил меня на вернисаж, но я не смогла прийти. Я буквально с небес свалилась, когда Дали объявил поддельными некоторые из выставленных картин и потребовал их немедленного изъятия с выставки. Дело было очень шумным. Дали подал в суд на Капитана, назвав его фальсификатором. Капитан ответил, что самым большим фальсификатором является сам Дали и что он имеет доказательства того, что мэтр подписывал картины, которые не нарисовал. Дело все больше усложнялось, и на картины был наложен секвестр. В каталоге Дали увидел «Обнаженную Аманду» в позе Анжелики, которую признал фальшивой. Комиссар перпиньянской полиции попросил меня идентифицировать полотно, поскольку Капитан утверждал, что видел, как я позирую, добавив даже, что «Гала разорвала картину в порыве ревности» и что он должен был ее склеивать. Все это было неправдоподобно. Я колебалась. Я вспомнила, что Палома Пикассо доверительно рассказала мне, что она не прекращала удостоверять и каталогизировать картины отца после его смерти. Я не имела никакого желания заниматься тем же. В конце концов Капитан и Дали договорились, и из экспозиции было изъято только несколько полотен. Но эта история с подделками и сомнительными литографиями, подписанными белыми листами, на которую быстро откликнулись газеты, нанесла огромный вред репутации Дали. Он был окружен плохими советчиками и совершил несколько ошибок, побуждаемый к этому безучастным окружением.

В свою очередь я была раздосадована, обнаружив, что уже продают футболки с его «размякшими часами» и подписью, так же как и шнурки, носящие его имя. Может быть, он не знал ничего этого, закрывшись в замке Пуболь, безразличный ко всему. Он не принял даже членов своего «Общества», приехавших на автобусе поприветствовать его. Дали дотащился только до окна, за которым увидели его жалкий и изможденный силуэт, который потряс всех его друзей.

Я увиделась с ним только один раз. В июле 1982 года. Я снималась на телевидении в Мадриде, где в первый раз я должна была говорить о своей живописи, показать небольшую картину и ее прокомментировать. Я использовала этот приезд, чтобы увидеть моего обожаемого Петинира и «Менины». На следующий день я уехала в Барселону, где большая ретроспектива Дали побила все рекорды. Несмотря на качество представленных полотен, выставка была претенциозной. Все дамы должны были оставить сумочки в гардеробе, мера, не применявшаяся даже в Прадо! Можно ли было внушать такой страх по отношению к произведениям «божественного Дали»!

Барселона, где я не была уже три года, не изменилась. Портье «Рица» спросил меня о сеньоре Дали. Я позвонила кузену Дали, Гонсало Серраклара, и Гонсало рассказал, что Дали выставил его за дверь и отказался принимать даже Людовика XIV. Для него ничего нельзя было сделать, потому что он не хотел никого видеть. Я заказала машину и отправилась в Пуболь, куда прибыла около 5 часов вечера с бьющимся сердцем. Деревушка всегда пахла коровьим навозом, да и замок тоже. Но портал, который я всегда видела открытым, был закрыт. Я позвала Артуро. Он страшно обрадовался моему приезду и обнял меня. Он немного постарел, но остался таким же смуглым. Я спросила его о Паките, поварихе. Артуро покачал головой: — Ах, сеньорита, все так изменилось, все не так, как раньше. Que disgrazia! (Какое несчастье). Я даже не знаю, захочет ли он вас видеть. Это совсем другой человек, он стал как животное…

Мы поднялись по ступенькам, заросшим мхом. Я заметила чудовищных слонов с журавлиными лапами, которых Дали сделал для Галы, и бассейн, украшенный керамическими бюстами Вагнера. Все было в запустении. Я подняла глаза. С потолка, с фрески, представлявшей собой наклеенный на потолок холст, Гала смотрела на меня, а вокруг нее летали ласточки. Вошла медсестра и взглянула на меня с любопытством. Вернулся Артуро и сообщил:

— Он только что проснулся после сиесты. Я сказал ему, что вы здесь, но он не понял. Он лежит на полу и не хочет вставать. Я не знаю, что делать.