Матвей Хромченко - Солист Большого театра

Выпускник (1927 г.) московской консерватории, солист Азербайджанского театра оперы и балета, вскоре после конкурса получил звание народного артиста СССР. Преподаватель (с 1932 г.) республиканской консерватории, лауреат Сталинской и Государственной премий, организатор республиканского научно-исследовательского кабинета музыки, оперной студии, кабинета звукозаписи, нотного издательства.

В 1920-е годы вошло в моду менять имена и простецкие фамилии на звучные, скажем Вася Мошкин на Евгений Онегин, а так как тогда немецких специалистов привечали, объявлять себя Бергером, Мейером, Шнейдером, объявления публиковали газеты; отец моего школьного друга, завзятый коллекционер, их вырезал и наклеивал в альбомы, читать их было одно удовольствие. Но ещё до начала войны с Германией взявшие себе такие фамилии с «еврейским прононсом» волосы на себе рвали: в 1933-м в стране ввели внутренние паспорта с графой национальность. Графа значилась в паспорте под 5-м номером, поэтому слова «пятый пункт», непонятные вне СССР, стали эвфемизмом слова «еврей», тогда ещё не прокажённого. Довелось мне слышать об одном эпизоде от носителя такой, но родной, фамилии солиста балета музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. В октябре 1941-го, когда чудо спасло столицу от захвата гитлеровцами, возбуждённые страхом москвичи в каждом человеке с «необычной» внешностью подозревая шпионов, схватили и моего (впоследствии) знакомого: фамилия? Назвал. Немец? Нет, вскричал он, еврей. А, какая разница!..

Как о том вспоминал артист, по требованию Сталина. Впервые Вождь услышал его в 1946-м в опере «Вражья сила»: пел Ерёмку; за эту постановку режиссёр Борис Покровский и дирижёр Кирилл Кондрашин получили Сталинскую премию. Призвав к себе в ложу директора ГАБТа Александра Солодовникова, сказал (далее из книги И. Петрова «Четверть века в Большом»): «Сегодня выступал молодой человек с приятным голосом. Но какая же у него фамилия! Немецкая фамилия! А ведь мы только что закончили такую страшную, тяжелую войну! Сколько людей мы отдали за то, чтобы победить в этой войне. И вдруг на сцене Большого театра опять эта немецкая фамилия. Скажите артисту, чтобы он подумал, может быть, ему нужно сменить фамилию»! Понадеявшись на русское авось, певец решил: «пройдёт время, забудется. Однако вскоре опять был какой-то спектакль с моим участием, и опять Сталин вызвал директора, после чего тот сказал: „Иван Иванович! Я не хочу, чтобы Иосиф Виссарионович вызывал меня по этому поводу в третий раз, да его может и не быть. Как хотите, но вы должны фамилию поменять“»…

А Вадим Шверубович, не желая, чтобы к нему снисходили как к сыну знаменитого актёра, фамилию деда не только сохранил, но и прославил. В начале Великой Отечественной добровольцем ушёл в ополчение, под Вязьмой попал в плен, бежал из лагеря для военнопленных, добрался до Италии, участвовал в движении Сопротивления. После войны вернулся на родину, был, как все вернувшиеся, арестован, но свезло – вскоре был выпущен, преподавал в училище МХАТа. Вместе с Олегом Ефремовым основатель театра «Современник».

Был за Иваном Семеновичем такой грех: любил. И до последних лет помнил, как «В Киеве в синагоге Бродского на празднике Пасхи играли лучшие музыканты и пели певцы оперных театров. Эти праздники были событиями в музыкальной жизни».

Знакомые, встречая меня, спрашивали, не арестован ли отец, на «нет» удивлялись. Но странны не их вопросы, а моя наивная до идиотизма вера в то, что с нашей семьёй ничего плохого случиться не может. Я не догадывался, лишь недавно о том мне сказал брат – запомнил, хотя ему в начале 1953-го ещё не было восьми лет, что мама спала почему-то на подоконнике с чемоданчиком под головой, в нём храня тёплое бельё для папы… на всякий случай. При этом помню как он, кем-то напуганный «до потери сознательности», вырывал из сборника очерков об артистах страницы, посвящённые «космополиту», а мои резоны: если энкавэдэшникам, чтобы тебя арестовать, понадобятся улики, сами принесут, до него не доходили. Я храню изуродованный экземпляр книги «Мастера искусств» как напоминание о парализующем разум ужасе.

Однажды я задал близкий по смыслу вопрос Мерабу Мамардашвили, чьи друзья – Александр Зиновьев, Георгий Щедровицкий, Борис Грушин – проявляли себя в сходной ситуации (после марта 1953-го) «слишком» свободолюбиво, на что философ, предваряя развёрнутый ответ, сказал: «Для свободных людей такой вопрос возникнуть не может, а если возникает, то они рабы, но с голосом рабов не надо считаться, под него не надо подстраиваться».

Музыку сотворили братья Покрасс, слова, как и «Марша Буденного», Д’Актиль. Известен он «Маршем энтузиастов» – «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых»! – и лирическими песнями «У меня есть сердце, а у сердца песня», «Звать любовь не надо, явится нежданно». Небесталанным был: написал пьесу, перевёл «Алису в стране чудес», рассказы О. Генри и Дж. Лондона, блестяще спародировал горьковского «Буревестника». Уж он-то, после дореволюционной гимназии, юридических факультетов Томского и Санкт-Петербургского университетов и четырёх лет в нью-йоркском колледже точно понимал, что почём. Но в 1918-м написав: «Перед насмешкой не дрожу я / и не меняю амплуа: приемлю прозвище „буржуя“. / Я – буржуа, я – буржуа», с началом гражданской войны отправился в Политотдел Красной Армии, после чего известный в те годы критик посвятил ему статью: «Гражданская война породила множество приспособленцев, но далеко не все из них могли сочетать запредельную гибкость с несомненными литературными способностями».

Из книги Е. С. Власова «1948 год в советской музыке» (фрагмент в Интернете): «Можно с уверенностью утверждать, что сложившийся к тому времени весьма скудный репертуар отражал вкусовые пристрастия Сталина, а назначения и продвижения солистов, директоров и дирижеров осуществлялись по прямому указанию хозяина Кремля… Каждый вопрос, касающийся театра, контролировался лично Сталиным, который чаще всего устно высказывал свою позицию, далее обращающуюся в принятое решение». Особое внимание он уделял двум главным театрам страны, для управления ими – надзора! – была создана специальная Комиссия Президиума ЦИК по руководству Большим и Художественным театрами Союза ССР.

По его распоряжению, может, при посредничестве Ольги Лепешинской, молва приписывала ей дружеские отношения не только с Самим, но и с наркомом, отцу перед войной предложили отдельную квартиру (отказался!..), а после возвращения из эвакуации другую (в ней мы жили до переезда в кооперативную квартиру). И то ли байка, то ли быль: якобы дом на Тверской улице № 25 предназначался для высшего состава военно-воздушных сил, но по распоряжению Сталина – а ему об ютящихся в общежитиях артистах поведали любимцы Максим Михайлов и Иван Козловский – отдали Большому театру. При этом Вождь повелел усовершенствовать проект с тем, чтобы артисты вселялись не в клетушки – в просторные квартиры, а в межквартирные стены заложить звукоизолирующий материал (пробковые панели). Указания были перевыполнены: когда несколько лет назад мой брат затеял капитальный ремонт, мастера в спальне под обоями обнаружили… подслушивающее устройство.