Матвей Хромченко - Солист Большого театра

Спустя год после установления Советского Союза оно было диверсифицировано учреждением званий народный и заслуженный артист, через пять лет дошли и до народного артиста СССР, что тут же подхватили, введя соответствующие звания, и союзные республики. А чтобы подманить на ратные подвиги деятелей других областей культуры, были введены звания Народного художника, архитектора, учителя и т. п., до чего даже в нацистской Германии не додумались. В пьесе «Шапка» Владимир Войнович и Григорий Горин высмеяли принятую в государстве иерархию писателей: известный – знаменитый – выдающийся – великий!.. замените писателя художником, учёным, архитектором или артистом (с его званиями), всё будет то же.

Кто-либо может вообразить партайгеноссе в Гранд Опера или Ковент Гарден? Вмешательство какого-либо подобия Комиссии Президиума ЦИК, скажем ФБР, в репертуар «Метрополитен Опера»? А в РГАЛИ я, листая перечень документов по ведомству Комитета по делам искусств, заметил ссылку на переписку руководства ГАБТа с Конторой, март-октябрь 1936-го, по поводу постановок опер «Тихий Дон», «Евгений Онегин», балетов «Раймонда» и «Конёк-Горбунок». Увы, читать переписку с «бойцами наркомвнудела» мне не пришлось: записав названия спектаклей и год, я не догадался тогда же зафиксировать шифр, и сколько потом комитетские гроссбухи не листал, найти папку не смог.

Уйдя из Большого, Кирилл Петрович стал гастролирующим дирижёром, после 1-го международного конкурса им. Чайковского, на котором аккомпанировал прошедшим в третий тур пианистам, и с Вэном Клайберном впервые выехал за рубеж, в 1978-м году после очередного за рубежом концерта решил не возвращаться в СССР. В откровенных «Беседы с Кириллом Кондрашиным» (запись В. Ражникова) автор рассказывает о закулисной жизни артистов и не только театральных музыкантов.

О том же Андрей Хрипин в очерке «Рядовой второго эшелона» об Анатолии Орфёнове: Великие «пели премьеру в присутствии Генерального секретаря, после чего их в главных партиях сменяли „невеликие“ – люди „второго эшелона“, вторые и третьи составы… возможно, в чём-то равные первым, но в силу самых разных, порой необъяснимых причин остающиеся в их тени».

В этом месте можно было бы назвать любого коллегу отца, того же Анатолия Орфенова: его дневник с датами, когда А. И. заменял того или иного исполнителя, изобилует пометками «Вместо Козловского», «Вместо Лемешева. Сообщили в 4 ч. дня», кстати, Лемешева, как пишет Андрей Хрипин, чаще всего.

Зная, чем ему может аукнуться брат-эмигрант, он даже в сталинские годы стремился проявлять себя, сколь возможно, свободным. Когда все отрекались от репрессированных друзей, помогал молоденькой вдове Михоэлса, арестованной племяннице наркома Рудзутака певице Лилии Орбели (и не только ей) пересылал тёплые вещи, лекарства, деньги. Дружа с «всего-то» суфлёром Большого театра Александром Альтшуллером (до того известный оперный певец, режиссёр, профессор оперного класса и даже один из первых, в 1923-м, Герой труда!), после его смерти организовал не один – два, второй двадцать лет спустя, вечера его памяти в Доме Актёра и ЦДРИ. Добавлю: себя похоронить И. С. завещал в родной Марьяновке (низзя!..) без гравировки на памятнике регалий, у него их было пруд пруди (три сталинских премии, «Гертруда», орденов Ленина пять штук), только даты рождения и смерти: кто меня знал, этого хватит, а кто не знал, тому это ни к чему…

И карьера у него, приглашённого в 1926-м в Большой, изначально не ладилась, ему поручали не те партии, на которые претендовал, конфликты с дирекцией закончилось увольнением. Вернул его в театр Сталин: разлюбив Жадана, его заменил другим «хохлом», тут же наградив орденом Ленина (1939 г.) и званием народный артиста СССР (1940 г.).

Они «находили счастье в кропотливом повседневном служении своему делу, не требуя почестей и славы. Нельзя не услышать в этом служении и призвук бытийного трагизма – насколько же надо быть сильным и одновременно покорным своей судьбе человеком, чтобы верно ощущать и, главное, внутренне принимать своё место, пусть и во „втором эшелоне“. Быть собой и не желать чужой доли». Далее Андрей Хрипин называет замечательных певцов: «бесконечный список бесславья»…

Кстати, благодаря, думаю, частому звучанию на радио отец был популярней многих именитых: меня и сегодня далёкие от искусства люди, услыхав фамилию, бывает спрашивают, не сын ли я «того» Хромченко. И помню эпизод с участием Селиванова (вот у него радийных записей не было). В кинотеатрах шёл американский боевик, друзья, давно пенсионеры, сунулись к администратору, первым Петр Иванович: добрый день, дорогая, я народный артист такой-то, не найдётся ли у вас случайно четырёх билетов? Облом. Минут через пять отец: я солист Большого театра такой-то… тут же: вам сколько?

Напиши такое западный рецензент, сказал мне Гурген Овсепян, два десятилетия выступавший на европейских сценах, любой певец счёл бы это оскорблением и потребовал бы публичного извинения.

Однажды утром у нас дома раздался телефонный звонок, мама подняла трубку: «Где же Соломон?! Я с ребенком стою на Киевском вокзале, он обещал меня встретить, сколько ещё ждать»?.. На что мама: «Его срочно вызвали в театр, так что вы не ждите, садитесь в такси и приезжайте, такси я оплачу»…

Друзья семьи организовали поздравительную телеграмму Бориса Ельцина на всамделишном правительственном бланке, её, как и положено, доставил кремлёвский нарочный. Отец долго вертел телеграмму в руках, никак в толк взять не мог, что с ней делать, пока гости не потребовали: читайте вслух! Медленно прочитав, сказал прилетевшей с ним Саре: «Оказывается, меня и Ельцин знает»…

Напряжение нарастало по обе стороны границы. Расстрел Тухачевского и «проходящих по его делу» генералов положил начало широкомасштабным репрессиям командного состава РККА, приказ НКВД «Об операции по репрессированию бывших кулаков…» дал старт «Большому террору». А над Европой нависал фашизм: к антикоминтерновскому пакту Германии с Японией присоединилась Италия. Декларируемые демократические принципы в новой конституции (заменяла прежнюю, 1924-го года), должны были, по замыслу Сталина, повысить привлекательность СССР за рубежом.

Продолжая доклад, секретарь едва ли не с личной обидой: «Недавно мы обсуждали на партийном собрании об идейно-политической работе в балете. Там выступила Сусанна Звягина, член парткома (!): „Я занимаюсь английским языком, и мне некогда ходить в УМЛ“. Выходит, что для неё английский язык важнее, чем знание теории марксизма-ленинизма»…