Витторио Страда - Самокритический автопортрет

Что могли сделать советские власти, чтобы продемонстрировать свое враждебное отношение к этому, уже заключенному браку? Лишить жену Веэса московской прописки (Клара была родом с Дальнего Востока) и сразу после защиты диплома отправить по распределению в одну из среднеазиатских республик, лишив ее возможности остаться в Москве, хотя она ждала ребенка. Началась новая борьба с попытками разрушить семью Веэса. Это было настоящее противоборство с мелкими чиновниками, от которых зависело продление временной московской прописки, - противоборство, давшее на несколько месяцев какие-то результаты, но затем вылившееся в неизбежный финальный отказ. Жене Веэса пришлось перейти на «нелегальное положение», прячась в его комнате в общежитии (хотя для многих это был не секрет), не имея возможности выйти, чтобы не быть разоблаченной и не подвергнуться административной высылке. В полном отчаянии Веэс решил обратиться к Пальмиро Тольятти 22 , когда узнал, что тот приезжает в Москву на какой-то очередной съезд партии. Встреча была назначена при содействии одного итальянца, пользовавшегося доверием у советских, но все-таки от них отличавшегося. Рано утром в назначенный день Веэс стоял у центрального университетского входа на Ленинских горах, как их тогда называли. Его ожидала огромная черная машина, вроде той, что отвозила его к Пастернаку. Изумленный Веэс сел в машину, и она доставила его в специально отведенный для важных кремлевских гостей квартал. Оставив в прихожей пальто, Веэс вошел в большой зал с сидевшими за столом людьми, среди которых находились Тольятти и Пайетта 23 : было время завтрака. После приветствий Тольятти любезно пригласил Веэса к столу и, заметив его смущение, постарался сделать так, чтобы тот чувствовал себя раскованно, и завел разговор о литературоведении, останавливаясь на Мандзони и Толстом. Вскоре все встали из-за стола и Тольятти, выйдя с Веэсом в вестибюль, попросил его рассказать о своем деле. Когда Веэс поведал о своих трудностях, Тольятти спросил его, не считает ли он, что ему стоит вернуться в Италию. В ответ на живейшую реакцию Веэса, намеревавшегося продолжать занятия в аспирантуре, Тольятти с некоторым удивлением произнес: «Так ты хочешь все-таки остаться в Москве?» и, опять получив утвердительный ответ, пообещал свою поддержку: «Мы сделаем все возможное». Но добавил: «Если ты будешь вынужден вернуться в Италию, извести об этом заранее: мы тебя вызовем, уезжать по собственной инициативе ты не должен».

Прошло дней десять, и Веэсу сообщили, что все улажено и он может получить разрешение на прописку своей жены у ректора МГУ. Веэс бросился в ректорат, где произошла потрясшая его своей неожиданностью сцена, хотя московская жизнь не была скупа на неожиданности. Ректор принял и вежливо выслушал Веэса, но когда дошло до главного, и тот сказал, что очень рад полученному разрешению, ректор невозмутимо ответил, что никаких разрешений нет. От изумления, не успев, как обычно, возмутиться, не подумав о последствиях, повинуясь только внутреннему импульсу, Веэс выпалил: «В таком случае больше я здесь не останусь и уеду в Италию». Ректор в молчании пристально взглянул на Веэса, потом невозмутимо выдвинул ящик стола, вынул из него бумажку, протянул ее Веэсу, встал и молча пожал ему руку: это была вожделенная прописка. Из ректората Веэс вышел ошеломленным и счастливым: хотя бы здесь пронесло.

Но что же произошло? Может быть ректор, следуя указаниям партийного начальства, захотел испытать Веэса и посмотреть, как он поведет себя, когда ему будет окончательно отказано, в надежде «расколоть», как принято говорить у гебешников о тех, кого хотят морально сломить? Или же сами они «раскололись» перед возможностью скандала - поскольку было очевидно, что в Италию Веэс не вернется в покорном молчании, не борясь, и без жены. Он не допускает мысли, что Тольятти не занимался этим вопросом, получив лишь расплывчатые заверения советских, которые в дальнейшем повели себя совершенно «по-советски», в то время как Веэс отреагировал по-своему, вопреки предписанию Тольятти не говорить об отъезде по собственной инициативе. Но только таким образом Веэс добился того, чего не удалось Тольятти.

Не все моменты жизни Веэса в Москве были столь же драматичны, как вышеописанный и последующие, о которых будет рассказано ниже. По большей части жизнь протекала спокойно: занятия, встречи, поездки - все это позволяло Веэсу чувствовать себя совершенно естественно в обычной советской жизни - с неизбежными трудностями, но и теплотой личных дружеских отношений. Из множества курьезных случаев особенно ему запомнился один. Однажды летом 1959 года Веэс получил конверт на свое имя с отпечатанным на машинке адресом Итальянского посольства. Рядом с именем адресата, видимо, рукой посольского работника было написано: «Кто такой?». В конверте лежало личное приглашение прибывшего с визитом в Москву императора Эфиопии Хайле Селассие на прием в Кремль. Веэс был скорее удивлен, чем польщен, как были удивлены, не без доли завистливой иронии, его товарищи по университету, не удостоившиеся такой чести. Позже Веэс выяснил, что это приглашение, кружными путями достигшее университета, куда его переправили из Итальянского посольства, где его очевидно не знали, отправил эфиопский посол, читатель Contemporaneo и статей Веэса. Так Веэс впервые в жизни попал в Кремль, был встречен негусом и его супругой и смог принять участие в роскошном банкете, устроенном в великолепном зале. Скудно питавшийся в университетской столовой, он не преминул воздать должное угощению, не пренебрегая при этом куртуазными беседами с гостями -генералами, дипломатами, политиками, тоже слегка, но приятно удивленными компанией единственного итальянца, такого молодого и такого незнатного.

Не останавливаясь на других мелких и забавных событиях, перейдем к узловому эпизоду, оказавшему влияние, на жизнь Веэса. Эта история связана с «делом Ильенкова». Эвальд Ильенков, молодой и очень талантливый советский философ, стал тогда точкой притяжения и точкой отсчета своего рода «философской оттепели», протекавшей с большим скрипом, чем литературная. Еще перед отъездом в Россию Веэс заключил контракт с издательством Фельтринелли на перевод не изданной в СССР работы Ильенкова о диалектике «Капитала» Маркса. Работа, сложная по содержанию, которую Веэс, благодаря своему специальному философскому образованию, был способен перевести лучше других, тем более что в Москве он мог бы получить консультации непосредственно у автора. Таким образом, Веэс отправился в Москву, имея в своем сундуке машинописную копию ильенковской работы. Однако тем временем разразился скандал вокруг «Доктора Живаго», так что над неизданным текстом Ильенкова нависла серьезная опасность: издательству Фельтринелли эту рукопись дали не для эксклюзивной публикации, а потому, что в Советском Союзе планировалось ее издание, и в Италии должен был быть заранее сделан перевод, чтобы опубликовать его после советского издания книги. То есть все законно, хотя и не вполне для тех времен «ортодоксально», но совершенно противозаконно после «дела Пастернака».