Алексей Шеметов - Искупление: Повесть о Петре Кропоткине

— Мы против чиновников всегда и везде, — сказал Владимир Ильич, — мы против бюрократизма и бюрократов. Это старье мы должны вырвать с корнями, но вы же прекрасно знаете, Петр Алексеевич, что людей переделывать очень трудно. Как говорил Маркс, самая ужасная и самая неприступная крепость — это человеческий череп! Мы принимаем все и всяческие меры в борьбе с тем, что нам мешает строить новую жизнь. Наша некультурность, наша безграмотность, конечно, всюду дают о себе знать, однако никто не может нам приписать как партии, как государственной власти то, что делается неправильного в аппаратах этой власти, тем более там, в глубине страны, в отдалении от центров, при теперешней оторванности.

— Однако от этого не легче тем, кто подвергается влиянию этой непросвещенной власти, которая уже сама по себе, как всякая власть, является отравой для тех, кто ее берет на себя.

— Но в белых перчатках революции не сделать! — сказал Ленин. — Мы прекрасно знаем, что сделали и еще много сделаем ошибок, что зачастую допускали невольно несправедливости, что многие пострадали совершенно зря, но все, что можно исправить, — исправляем, сознаемся в своих ошибках и даже в прямой глупости. Но не делать ошибок во время революции нельзя. Если не делать их, значит отказаться от жизни и вообще ничего не делать. Мы хотим делать и будем делать и доведем нашу социалистическую революцию до самого последнего и обязательного победного конца… А вы помогайте нам, сообщайте нам о всех неправильностях и будьте уверены, что каждый из нас отнесется к вашим сообщениям самым внимательным образом.

— Это хорошо, — сказал Петр Алексеевич. — Ни я, ни кто-либо другой не откажется вам помогать. — И он вдруг завел разговор о кооперации в капиталистических странах, о западном кооперативном движении как о поступательном общественном движении к социализму. Владимир Ильич слушал внимательно, но в его прищуренном взгляде теперь поблескивала насмешливая улыбка.

— Да неужели вы думаете, что капиталистический мир уступит дорогу кооперативному движению? — перебил он уважаемого гостя и, поднявшись из-за стола, стремительно прошелся по комнате. — Капитал постарается всеми мерами и всеми способами забрать кооперацию в свои руки. И эта безвластная кооперативная кучка английских рабочих будет им самым беспощадным образом задавлена и превращена в слуг капитала, который тысячами нитей, как паутиной, оплетет зарождающееся столь симпатичное вам кооперативное направление. Простите меня, но это все пустяки! Нам нужны прямые действия масс, революционные действия, те действия, которые схватят за горло капиталистический мир и повергнут его, а пока этих действий нет, — нечего говорить ни о федерализме, ни о коммунизме, ни о социальной революции. Борьба, прямая и открытая борьба — вот что нам нужно.

Петр Алексеевич как-то поник под напором разящих слов пролетарского вождя.

— Конечно, вы правы, — сказал он, — без борьбы дело не обойдется ни в одной стране, без борьбы самой отчаянной.

— Но только массовой! — поправил Ленин. — Нам не нужна борьба отдельных лиц, и это давно пора понять анархистам и перестать разбрасывать революционную энергию на ненужные дела. Только массы, только через массы и с массами. Только такая борьба может увенчаться успехом. Все остальные способы, в том числе и анархические, сданы историей в архив, они никому не нужны, они никуда не годятся, никого не привлекают и только разлагают тех, кто так или иначе вовлекается на этот старый, избитый путь. — Владимир Ильич остановился и озабоченно посмотрел на уставшего седого-преседого революционера. — Простите, я, кажется, увлекся, но вот такие мы все, большевики, это наш вопрос, и он так нам близок, что мы не можем говорить об этом спокойно.

— Нет-нет, — оживился Петр Алексеевич, — я с необычайным интересом вас слушал. Если вы и все ваши товарищи так думают, если они не опьяняются властью, то они делают много. Революция тогда действительно в надежных руках.

— Будем стараться, чтобы никто из нас не зазнался и не закомчванился. Это болезнь ужасная. Но у нас есть прекрасное лечение, таких наших товарищей мы отправляем к станку, в массы.

— Вот это правильно! — радостно воскликнул Петр Алексеевич. — Вот это прекрасно! Никогда не надо отрываться от рабочих масс. Всегда быть с ними вместе и неустанно их просвещать.

— Да, нам нужны просвещенные массы, и как бы хотелось, чтоб некоторые ваши книги, например, «Великая Французская революция» была издана немедленно в самом большом количестве экземпляров. Ведь она так полезна для всех.

— Но где издать, в каком издательстве?

— Нет-нет, конечно, не в Госиздате, — улыбнулся Владимир Ильич, глянув на Бонч-Бруевича. — Найдем кооперативное издательство.

— Что ж, если вы считаете книгу интересной и нужной, если найдется кооперативное издательство…

— Найдется, найдется. — Владимир Ильич вынул из кармана жилета часы. — Простите, Петр Алексеевич, я должен пойти подготовиться к заседанию Совнаркома, Желаю вам плодотворной работы. Приезжайте, не забывайте нас. Ездить вам по теперешней дороге, конечно, нелегко, но сообщайте вот Владимиру Дмитриевичу — поможем. И пишите нам, помогайте исправлять ошибки.

Бонч-Бруевич проводил Петра Алексеевича до автомобиля, ожидавшего у подъезда.

Домой Кропоткин вернулся, однако, с прежней верой в кооперацию, коей должно заменить государство.

Он не пропускал ни одного заседания союза кооператоров, частенько заходил в исполком. Наблюдая за жизнью уезда и, если замечал проявление бюрократии, ошибки местной власти или их неспособность к самостоятельной деятельности, писал об этом в Совнарком, а чаще — лично Ленину. Писал запальчиво, резко критикуя и центральную власть, призывая к «строительству снизу», к «личному почину» народных масс. Настаивал на скорейшем переходе от государственного управления к кооперации. Ленин читал все его письма, отвечал на них или поручал отвечать другим, незамедлительно принимал меры по устранению неполадиц в работе властей. Но стратегические социальные предложения дмитровского теоретика вызывали у пролетарского вождя неприятие и досаду. «Как отстал наш ветеран! — говорил он Бонч-Бруевичу. — Живет в стране, где все поднято на борьбу, где все кипит революцией, а ничего другого придумать не может, как говорить о кооперативном движении. Вот бедность идей анархистов!.. А как писал, какие прекрасные книги, как свежо и молодо чувствовал и думал, и все в прошлом и ничего теперь… Правда, он очень стар, и о нем нужно заботиться, помогать ему всем, чем только можно. И помогать деликатнейшим образом. Мы возглавляем новую власть, а он не признает никакой…»