Сергей Кремлев - Берия. Лучший менеджер XX века

Думаю, нет.

Кирилл Столяров, автор сомнительных книг о той эпохе, объясняет обращения Абакумова именно к Берии и Маленкову тем, что они, мол, и предрешили его судьбу, будучи членами назначенной Сталиным комиссии по проверке работы МГБ, где кроме них были еще Шкирятов и Игнатьев. Столяров утверждает, что последние два «довольствовались правом совещательного голоса», а вот Берия и Маленков Абакумова «сдали». Однако насчет «совещательного голоса» в постановлении ПБ от 4 июля (пункт 404. «Заявление т. Рюмина») ничего не сказано, все члены комиссии Маленкова были равноправны и все были «за» отстранение Абакумова. К тому же все последующие события говорят о том, что интригу против Абакумова вел как раз Игнатьев, и не только по своей инициативе. Берия же не только не был всесилен, но и вообще в делах МГБ был тогда номером не более чем третьим (после Сталина и Маленкова).

Столяров заявляет, что Абакумов обращался к Маленкову и Берии постольку, поскольку считал-де: кто его погубил, тот и вернет к жизни. Мотивация более чем «вывернутая», особенно – в части Берии. А далее Столяров пишет, что при аресте у Абакумова якобы изъяли компромат «именно на Берию и Маленкова». Если бы это было так, обращался ли бы к ним Абакумов?

У меня нет возможности анализировать линию «Берия —

Абакумов» подробно, но из рассказа того же Столярова можно сделать вывод о том, что Берия в вину Абакумова не верил, а, придя в МВД вновь, не освободил его сразу потому, что требовалось время для выяснения положения вещей.

Однако Рюмина, бывшего до ноября 1952 года заместителем Игнатьева, Берия арестовал почти сразу после прихода в МВД – 17 марта 1953 года. Думаю, что если бы Берия оказался во главе государства, то Абакумов жил бы и работал, а так его в середине декабря 1954 года расстреляли, скрыв в пролитой его крови многие концы преступлений будущих губителей социализма.

О ТОМ ЖЕ, какой была обстановка в НКВД Берии на самом деле, имеется очень показательное свидетельство в книге Герхарда Кегеля «В бурях нашего века». Она написана суховато, но повествует о судьбе, из которой можно сделать захватывающий телесериал. 1907 года рождения, член КПГ с 1931 года, агент ГРУ ГШ РККА «Курт» с 1933 по 1943 год, сотрудник МИД рейха, с осени 1939 года по 22 июня 1941 года заместитель начальника торгово-политического отдела германского посольства в Москве, Кегель с 1943 года был призван на военную службу. Служил на Западном фронте, а, переброшенный на Восточный фронт, в январе 1945 года перешел на сторону Красной Армии и попал в советский офицерский пересыльный лагерь.

Его искали товарищи-антифашисты через органы НКВД, и вот в середине марта 1945 года Кегеля в сопровождении женщины-офицера и старшины-сибиряка направляют из Лодзи через Киев в Москву. Там провожатые сдают Кегеля под расписку на Лубянку, и далее я прямо цитирую:

«Вот так сюрприз, подумалось мне. Встречу в Москве я представлял себе совсем иначе. Но поскольку совесть моя была чиста и я был уверен, что скоро все прояснится, я оставался в хорошем настроении.

Я сидел в приемной и ждал. Примерно через два часа началась процедура моего оформления. У меня отобрали нож, бритву, котелок с ложкой и другое имущество. Потом повели в баню, а одежду забрали для дезинфекции. И вот наконец я оказался в камере.

Это было помещение размером примерно три на три с половиной метра. Мебель состояла из двух узких железных кроватей с матрацами и одеялами, стола и, разумеется, обязательного унитаза.

В камере уже находился человек… в военной форме… Представляясь мне, заключенный сообщил, что он румын…

На следующий день меня вызвали в медпункт. Там врач внимательно осмотрела и тщательно обработала мои раны на ступне и голени левой ноги, которые все еще сильно гноились. На третий день в камеру зашла библиотекарь, которая осведомилась, что бы я хотел почитать…» и т. д.

Кегель отнесся к ситуации спокойно, зная, что он чист. Он вспоминал:

«Поскольку учреждение, в ведении которого я сейчас находился, ничего не знало о моих контактах с Красной Армией, моим показаниям здесь, конечно, не могли просто поверить без всякой проверки».

И проверка, включавшая допросы, шла корректно, закончившись 9 мая 1945 года, когда Кегелю вернули доверие, свободу, переодели в новую одежду и поселили на московской квартире. 20 июня 1945 года он был уже в Берлине.

Уважаемый читатель! Пока Кегеля проверяли, он был подозреваемым, и отношение к нему не могло быть особым, оно было стандартным! И это был вполне, как видим, уважительный к проверяемым стандарт.

Читатели, знакомые, например, с «мемуарами» другого разведчика ГРУ – Леопольда Треппера, могут возразить мне, что у него все описано иначе. Да, иначе. Но книга Треппера полна вымыслов и лжи. Так, Абакумова у него арестовывают после ареста Берии, Берия занимает пост секретаря ЦК и т. д.

Однако даже из книги Треппера можно кое-что извлечь. Нет, он не уходит от клише «палача» Берии и описывает все так, что у неосведомленного читателя может создаться впечатление того, что пребывание Треппера в камере на Лубянке и пребывание Берии во главе Лубянки неразрывно связаны.

Но вот приводимая самим Треппером хронология. После темной истории с его парижским арестом и побегом из гестапо, он 5 января 1945 года вылетает в Москву, и вскоре его помещают во внутреннюю тюрьму на Лубянке.

Решение логичное – после всех перипетий Треппера надо проверять и проверять… Режим при этом достаточно мягкий. И это – НКВД Берии (или – НКГБ бериевского «кадра» Меркулова).

В начале 1946 года Треппера переводят в Лефортово, где он пробыл почти год при ужесточившемся режиме. Но это уже МТБ Абакумова, а с июля 1951 года – МТБ Игнатьева. Причем наиболее жестко к нему относились при Игнатьеве.

Наступает март 1953 года, и Трепперу вдруг предлагают написать просьбу о пересмотре решения «тройки». И он пишет заявление на имя… Берии – министра внутренних дел.

В отличие от Кегеля, до конца оставшегося коммунистом, скрытый троцкист Треппер кончил тем, что стал сионистом. И лгал «Большой шеф» в своей «Большой игре» с избытком. Тем не менее даже Треппер свидетельствует вообще-то невольно в пользу Берии.

ВОЗВРАЩАЯСЬ же к «саге о Ханджяне», скажу, что так же можно проанализировать все «саги» о «палаче» Берии. Но это была бы уже другая книга – не о Лаврентии Павловиче, а о клеветниках на него. Надеюсь, я уделил теме «преступлений» Берии достаточно внимания, чтобы на этом поставить точку и сказать о преступлениях не измышленных, а подлинных, совершенных после смерти Берии Хрущевым и другими его сообщниками по убийству Советской Державы.

Когда в 1946 году на месте бывшей Саровской пустыни начал строиться первый советский центр разработки ядерного оружия, единственный тогда проспект нового, динамично растущего города был назван проспектом Сталина.