Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

Да, бывший русский предприниматель и театральный реформатор Алексеев (настоящая фамилия Станиславского), сам не желая того, позаботился о советском «Амадее». В закромах МХАТа хранились ткани, которые он приобрел на собственные деньги для своих театральных экспериментов. Ткани эти пошли на костюмы и декорации…

Вот открывается занавес, и предстает роскошная бархатная гостиная с шелковым тиснением. Бархат – настоящий, а тиснение… если бы вы знали, каким каторжным трудом его делали. Привожу подробное описание способа производства.

Работницы вырезают на ватмане скальпелем заковыристый рисунок – это трафарет. Его заливают расплавленным воском от свечей, а чтобы он до миллиметра заполнил узоры на бумаге, его разглаживают раскаленным чугунным утюгом. Дальше этот бумажно-восковой трафарет переносят на ткань. Разводят смесь из мыла, краски и клея. И уже затем полученную смесь кисточкой мелкими штрихами кладут по трафарету.

– Если бы я сейчас в театре попросила кого-нибудь подобное сделать, то меня бы убили в подворотне или взяли бы штуку баксов за работу, – смеется Коженкова. – Ведь это – адский труд. А тогда ее делали только за зарплату, и не маленький кусочек обоев, а 150 квадратных метров покрытия в павильоне.

Правда, за 20 лет церковные ткани истлели. Костюмеры их штопали-штопали, латали-латали, но в конце концов, когда Табаков принял решение, что «Амадей» будут играть и дальше, пошили новые костюмы. Проблем с тканями, естественно, не было, хотя ни одна роскошная современная ткань никогда не заменит те церковные, шитые ручками монахини Ефросиньи и ее монастырских сестер.

Последний Моцарт – Сергей Безруков – в «Амадее» сделал карьеру. Сначала студент Безруков, к тому же с отличием закончивший музыкальную школу по классу гитары, выходил в спектакле одним из ветерков – тем самым, кто доносил Сальери слухи и сплетни про Моцарта. Это его ветерок сообщал: «Уважаемые дамы и господа, Сальери – убийца!» Не прошло и десяти лет, и он дорос до Моцарта, сменив в этой роли Михаила Ефремова.

Сергей Безруков: За неделю выучил роль. Было несколько репетиций, и фактически со второго прогона я вошел в спектакль. Сыграли под Рождество, после премьеры мне позвонил Олег Палыч: «Серега, мы победили. Раньше был один лирический герой – Сальери, а теперь – два лирических героя».

– Тяжело играть гения?

– Моцарт – светлый человек, а светлого играть легко. Нагрузка приятная. В конце концов, я же не Сальери играю.

Кстати, о Сальери. Олег Табаков за спектакль теряет около 2 кг веса. Но что Моцарту-ветренику до этого? Он весь в музыке, любви и сексе, похотлив, как Казанова. На фоне серьезного Сальери летает, как эльф, шутит, шалит. Тем интереснее перемена, которую дает Безруков во втором акте: сломленный гений без сил к жизни говорит с Богом.

Сергей Безруков: В начале первого акта в сцене с Моцартом и директором Венской оперы я показываю пародии на Баха. Ведь Моцарт любил пародии, и я каждого из присутствующих пародирую. В том числе и Сальери, но голосом Табакова. Но когда у меня голос простужен и совсем садится, Табаков не очень получается. И в следующей сцене на заднике Палыч шепчет: «Серега, сегодня не пошло».

Но жертвой шуток Сальери на «Амадее» становится не только Моцарт.

Как ни странно, «Амадея» власти никогда не трогали: подумаешь, один композитор траванул другого. Цензоров даже не настораживали грубости и сальности в тексте, и уж тем более цитаты из дневника Моцарта – его разговор с Богом, который Розовский вставил в пьесу Шеффера. И уж тем более тема взаимоотношений художника и власти. Очевидно, впечатленные легкостью и изяществом «Амадея», специально обученные люди потеряли бдительность.

Но легкость – видимая. «Амадей» – самый сложный на сегодня мхатовский спектакль. В нем 300 перемен света, более 60 костюмов и 6 перемен декораций. Дело происходит в библиотеке, в саду, в театре, на улицах Вены. Пока идет одна сцена, декорацию другой готовят за белой французской шторой в глубине. С этой шторой на премьере вышел казус. Из-за перепада температур в зале и на сцене штора вздулась как парус, и зрители увидели то, чего никогда не должны видеть: как монтировщики меняют декорации. С тех пор на штору стали привязывать грузики. И это единственный спектакль, на котором дежурила вся постановочная часть в полном составе.

Репетиции шли весело и споро. Правда, приподнятую атмосферу ненадолго омрачило лишь одно обстоятельство: у Елены Прокловой, репетировавшей роль Констанции, в это время умер гражданский муж – актер Володя Привальцев, и гроб с телом был выставлен в фойе театра. Однако гроб, как недобрая театральная примета, не повлиял на судьбу спектакля. Он был успешен с самого начала.

Констанций, как и Моцартов, было тоже четверо. Но, странное дело, мужские судьбы в «Амадее» сложились более удачно, чем женские. Так, Роман Козак, игравший Моцарта в очередь с Пинчевским, стал известным режиссером, возглавлял Театр имени Пушкина. Михаил Ефремов много снимается, у Табакова – два театра, про популярность Безрукова и говорить нечего. А вот актрисы…

Елену Проклову, надолго оставившую сцену, можно встретить в антрепризе. Елена Майорова, игравшая в очередь с Прокловой, вообще приняла страшную смерть: заживо сгорела 23 августа 1997 года. Ирина Юревич – Катарина – оставила театр и ушла в монастырь. Исключение – Евгения Добровольская:

10 лет играла Констанцию, сначала с Михаилом Ефремовым, потом с Сергеем Безруковым.

Евгения Добровольская:

– Я очень любила «Амадея», особенно последнюю сцену первого акта – свидание с Сальери.

О! Это не сцена, а театральный шлягер для публики, праздник для артистов. Итак, Сальери пытается соблазнить возлюбленную Моцарта. Табаков делает крутой заход:

Сальери. Завтра вечером я обедаю у императора. Одно мое слово, и ваш муж получит должность учителя музыки у принцессы Елизаветы. Вы верите мне? Да или нет?

Выразительная пауза, заполненная настолько выразительной табаковской мимикой, что зал уже лежит.

Констанция. Я верю вам.

Сальери. Услуга такого рода, я полагаю, заслуживает благодарности.

Всякий раз Табаков импровизирует, добавляя фразы, жесты.

Констанция. Какой же?

Сальери. Ну, хотя бы поцелуя.

Констанция. Одного?

Сальери. Если вам кажется, что одного достаточно… (Целуются.) Достаточно одного? (Целуются, падают.)

Падают не на пол – Табаков осторожно опускается в кресло, Констанция – у него на коленях.

Сальери. Это слишком малая плата за музыкальный пост в Вене, о котором мечтают столько музыкантов.