Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

В этот момент кажется, что сцена раскачивается и летает, – такая легкость и остроумие.

Евгения Добровольская: С Табаковым играть и здорово, и страшно. Идет сплошная импровизация. Вот у меня во втором акте есть сцена, которую я ни разу до конца не доиграла. Между прочим, сцена более чем трагичная: Моцарт тяжело болен, я, то есть Констанция, жду ребенка. Приходит Сальери, и Моцарт говорит ему про свой дурной сон. «Сударыня, вам тоже снятся сны?» – спрашивает меня Табаков – он стоит спиной к залу и протягивает мне цветок. Зритель-то не видит, какие рожи строит Олег Павлович в этот скорбный момент. «Мне, мне не снятся…» – говорю я вместо длинного текста и убегаю за кулисы, там смеюсь, и все за кулисами ржут, потому что тоже следят за Табаковым.

Елена Проклова тоже любит сцену финала первого акта.

Ну а последней Констанцию играла Ольга Литвинова.

– Олег Павлович, у вас было четыре Констанции. Кого из них ваш Сальери больше всех желал бы увести у Моцарта?

– Наверное, в тот момент, когда это было (все-таки 20 лет прошло), – это Лена Проклова.

– Из четырех Моцартов с кем комфортнее было работать?

– Когда Сережа Безруков не увлекается комедийной стороной вопроса, то он, конечно, наиболее подходящий. Он годится на эту роль, как говорится по-латыни, гонорес каузе, то есть по совокупности. Вот проглотил человек атом солнца – это же можно сказать и про Сергея.

Но легкомыслию первого акта приходит конец, когда художника начинает душить зависть. Зависть Табаков играл брезгливо: он приходил в ужас, терялся. И главное, он играл не завистливую гниду, а скорее полную беспомощность перед любимцем Бога, который отринул Сальери. И в этот момент его становилось жалко.

Моцарт. Я знаю, зачем вы пришли!.. Но я вам не дамся. Во всяком случае, не сегодня… И знаете почему?! Потому что я в штаны наложил. Вот почему! И в таком виде – сами понимаете – для гроба не гожусь. И, пожалуйста, не думайте, что я испугался! Меня отравили – вот в чем причина. Во рту такая горечь.

Финал жизни Моцарта известен. Отравлен. Умер. Погребен в общей могиле. После пьесы Шеффера появилось множество сочинений для сцены, рассматривающих всевозможные версии гибели гениального музыканта. На сцену являются детективы, расследующие загадочную смерть, жёны Моцарта и Сальери пытаются свести счеты за супругов.

– Марк Григорьевич, вы верите, что Сальери отравил Моцарта?

– Конечно. Это не легенда. И даже неважно, был ли конкретный яд. Для меня важнее, что взлет одного оказался убийственен для другого. А любовь для него, как и для Моцарта, – абсолютная святыня. Влюбиться значило жить, творить, что намного сильнее, чем эротика и секс. Вот что такое Моцарт. И загубить такого можно только отобрав любовь, театр, сделав одиноким и нищим. И это настолько русская история: вот Пушкин – «гуляка праздный», но все время думал о смерти.

А ведь если бы Моцарт не умер в 35 лет при невыясненных обстоятельствах, его вполне можно было бы считать современником Пушкина, родившегося через 3 года после смерти композитора.

Сальери. Из-за тебя я попадаю в ад. Вот как это было. Я так легко солгал!.. Ложь сама вырвалась из меня! А почему? Потому что это было правдой! Я действительно убил его. Нет, не мышьяком, но всем тем, что вы здесь видели.

Но даже если Антонио Сальери и в самом деле отравил Вольфганга Амадея Моцарта, то преступление списано с него уже за сроком давности. Во всяком случае, знаменитый Ла Скала после ремонта открылся 8 декабря 2004 года именно оперой Сальери. Но что это меняет – Моцартом-то он все равно не стал.

Табаков церемонно раскидывает руки. Покровительственный поклон и не менее покровительственный взгляд в сторону Безрукова. Оба кланяются. У обоих – золоченые камзолы, белые пудреные парики и… аплодисменты, аплодисменты. 30 лет они не смолкали на спектакле «Амадей». Этот театральный долгожитель сыгран 300 раз, и 300 раз на сцену в роли злодея Сальери выходит самый солнечный артист – Олег Табаков. А рядом с ним не менее солнечный Моцарт – Сергей Безруков. Хотя он – четвертый Моцарт, убиенный Сальери.

А вот еще один сценический «долгожитель» – «Царская охота» в Вахтанговском театре. Где все оказалось царственным: указ, выбор, подарок, роли. Одна из них даже спасла артистке жизнь. А те, что пришли насладиться спектаклем, на себе почувствовали, как идет

Поднимается занавес.

Весна. 1775 год. Русская царица Екатерина выходит на сцену, держа на руках собачку. Собачка эта жидконога и горбата – но не левретка. «Разве высокой царской особе позволено таскать животину на руках?» – думаю я. Мария Аронова в роли Екатерины сначала передаст собаку стройному фавориту-блондину, а потом сердито отчитает наперсницу – княгиню Дашкову:

– Право же, я начинаю думать: обстоятельства моего воцаренья дурманят не только слабые головы, побуждая их к самозванству, но и иных умнейших господ. Им, верно, мои права на престол кажутся не столь безусловными, чтоб их нельзя было ограничить.

Так начиналась «Царская охота» – спектакль с 17-летним стажем. Кто бы мог подумать, что скромная студенческая работа образца 1995 года с учебной сцены нахально переберется на академическую? Впрочем, случай не уникальный, но все-таки единичный, как счастливый билет: с постановки «Вечно живых» в Школе-студии МХАТ в 1956 году начался «Современник», а с «Бедного человека из Сезуана» в «Щуке» в постановке Юрия Любимова – новая «Таганка». «Современник» до сих пор крепко стоит, а вот на Таганке, увы, нет ни того «Доброго человека», ни самого Юрия Любимова. Но не о нем сейчас речь, а о «Царской охоте».

Владимир Иванов, педагог «Щуки» , – это он со своим вторым курсом начал готовить ту дипломную работу:

– Конечно, это был риск и нахальство с моей стороны: в Театре Моссовета уже шла «Царская охота», да еще в постановке Виктюка, да еще с Маргаритой Тереховой в главной роли. Но уж больно замечательной была пьеса Леонида Зорина. Когда мы его пригласили на спектакль, он посмотрел и сказал: «Я такую императрицу не видел. Я, может быть, такую даже не писал».

А между тем на студенческую «Охоту» ломится вся Москва, и все театралы обсуждают царицу – Марию Аронову. Какой она была 17 лет назад? Поразительно, но факт – Маша мало изменилась: как была крупная, со статью, с синими большими глазами, так и осталась. Как была трусихой, так и… Ей 19, а у нее уже на руках маленький сын. Впрочем, у ее партнерши и соперницы по пьесе – Анны Дубровской, играющей княжну Тараканову, тоже годовалая дочка. Посмотрев «Охоту», Михаил Ульянов приглашает студенток Аронову и Дубровскую в труппу Вахтанговского. Ни той ни другой в голову не приходит, что им придется в этих ролях много лет выходить на сцену академического театра.