Алан Фридман - Берлускони. История человека, на двадцать лет завладевшего Италией

В конце июля, после того как на очередном европейском саммите, посвященном долговому кризису, был решен вопрос о кредите для Греции, выяснилось, что Deutsche Bank избавился от 88 % итальянских облигаций: если ранее он вложил в них 8 миллиардов евро, то теперь их осталось меньше чем на 1 миллиард евро. Многие расценили это как вотум недоверия правительству Берлускони. В действительности крупнейший германский банк просто снижал риски, грозившие ему со стороны всех стран группы PIIGS – от Ирландии до обремененных тяжелыми долгами южноевропейских стран еврозоны.

В начале августа на финансовых рынках уже бушевала буря. Разница между спросом на итальянские долговые обязательства и предложением стремительно выросла, когда хедж-фонды и другие спекулянты, поглядев на долг Италии в 2 триллиона евро, решили, что пришел подходящий момент для продажи фьючерсных контрактов, то есть для спекуляции на итальянской задолженности. Даже рядовые читатели газет внезапно узнали об этой новой степени риска для Италии, Испании и Греции, о разнице между процентами, которые выплачивают за долгосрочные казначейские облигации Германии, и процентными ставками для всех остальных стран. В июне 2011 года Италия выплачивала на 1,5 % больше, чем Германия, то есть спред составлял 150 пунктов. К началу августа спред для Италии подскочил уже до 500 пунктов с лишним (выше 5 %), и сигнал тревоги разнесся по всей еврозоне.

Европейский центральный банк начал скупать итальянские и испанские казначейские обязательства, пытаясь прекратить распродажу этих ценных бумаг, тем самым показав, что эти страны вовсе не следует отсекать от финансовых рынков. Именно в этот момент ЕЦБ начал использовать свое право скупать долговые обязательства как оружие, нацеленное против правительства Берлускони.

Пока на рынке царил хаос, Наполитано продолжал тайные встречи с Монти, расширив предмет разговоров до обсуждения возможных вариантов экономической политики; в частности, они вместе с Монти рассматривали проекты, подготовленные в тайном документе банкиром Коррадо Пассерой. Затем, 5 августа, Берлускони подвергся новому унижению. Глава ЕЦБ Жан-Клод Трише отправил конфиденциальные письма Берлускони и премьер-министру Испании Хосе Луису Родригесу Сапатеро. Под письмом из ЕЦБ стояла еще вторая подпись – Марио Драги, который все еще оставался председателем Банка Италии, но уже был утвержден в должности следующего главы ЕЦБ. Содержание письма было суровым: оно призывало немедленно принять в Италии целый ряд экономических мер и провести множество реформ. Большинство требований представляли собой почти буквальный пересмотр тех мер, которые совсем недавно анонсировал сам Берлускони. Это наводило на мысль, что тайными авторами этого письма были его политические соперники, сидевшие в Риме. Подозрение Берлускони пало на его собственного министра финансов Джулио Тремонти, а позднее в разговоре с друзьями он высказал догадку о том, что идею письма подбросил ЕЦБ не кто иной, как сам Наполитано.

От Берлускони требовали добиться сбалансированного бюджета за двадцать четыре месяца. Ни один человек в здравом рассудке не поверил бы в возможность подобного подвига.

Письмо из ЕЦБ было выдержано в непривычно грубом тоне. Там даже обозначался крайний срок (конец сентября), к которому Берлускони должен был провести через парламент новые законы. Трише и Драги заканчивали письмо угрожающей фразой: “Надеемся, что правительство предпримет все надлежащие действия”.

Хотя в письме и не говорилось этого явно, тем не менее нетрудно было понять: ЕЦБ велел Берлускони неукоснительно выполнить предписанные требования, если он хочет, чтобы Центробанк продолжал покупать итальянские долговые обязательства.

В Мадриде испанский премьер-министр Сапатеро никому не рассказывал о полученном письме и вообще вел себя тихо; все раскрылось лишь несколько лет спустя. В Риме же не прошло и суток, как информация о письме утекла в прессу.

Берлускони назвал это письмо началом переворота, затеянного против его правительства. Было ясно как день, что нынешний и будущий главы ЕЦБ, по сути, диктуют детально разработанный план экономической политики премьер-министру Италии. Посыл был прозрачен: делай, как мы велим, иначе Европейский центробанк перестанет покупать итальянские казначейские обязательства и цена кредитов для вашей страны пойдет вверх. Вот какой звериный оскал капитализма все увидели, когда разразился долговой кризис и застиг врасплох европейский континент. На фондовой бирже наблюдалось падение, еврозона погружалась в хаос. Похоже, европейские лидеры еще не видели необходимости в неотложных мерах, несмотря на панику на рынках. Призывы создать большой денежный резерв звучали напрасно – в прижимистом Берлине их как будто никто не слышал. Ангела Меркель была крупнейшим сторонником жесткого курса и твердо противилась идее увеличивать фонды для спасения Европы. Саркози пытался убедить ее в том, что фонды ЕЦБ следует использовать для борьбы с кризисом суверенного долга еврозоны, приобретавшего огромные масштабы. Но она даже слышать не желала об этом. К делу подключился Белый дом, обеспокоенный тем, что Европа почти бездействует. Европейцы ошибочно сочли, что у них хватает денег, чтобы справиться с кризисом в Греции, но кризис только обострялся. Чиновники проводили бесконечные заседания, но Меркель упорно продолжала твердить об одном – о необходимости строгой экономии. Для Греции нашлось частичное решение проблемы, но факт оставался фактом: Греция фактически сделалась банкротом, но Европа не хотела объявлять об этом официально, иначе пришлось бы просто списать сотни миллиардов долларов греческого долга. Меркель хотела защитить немецкие банки, которые выступали крупными кредиторами Греции, и спасти евро, а заодно преподать Греции урок. Пускай в европейской кубышке и оставалось достаточно, чтобы ссудить деньгами и Грецию, и небольшие страны вроде Португалии и Ирландии, но не было никакой гарантии от потерь, если вдруг что-то пойдет не так в Италии и Испании. Бескомпромиссность Меркель и сбивчивая, меняющаяся по ходу дела политика Саркози практически парализовали еврозону – причем в самый разгар финансового кризиса. Все это уже сейчас ясно говорило о том, что евро, единая валюта Европы, плохо подходит южноевропейским странам с их более слабой экономикой.

На фоне обострения долгового кризиса в то лето председатель Европейской комиссии, бодрый бывший премьер-министр Португалии Жозе Мануэл Баррозу, публично выразил озабоченность тем, что лидерам Европы не удается справиться с кризисом суверенного долга и помешать ему расползтись дальше. Такое заявление не способствовало разрешению кризиса, зато ясно давало понять, что у многих в Европе вызывает досаду взятая Меркель линия на меры жесткой экономии. Саркози, у которого и без того хватало проблем из-за слабеющей экономики Франции, при любом удобном случае был рад выступать верным партнером Меркель. Как-никак он играл роль второй скрипки в этом партнерстве. Приверженность Меркель курсу жесткой экономии и позиция суровой учительницы, которую она заняла по отношению к Греции, в итоге приведут лишь к обострению кризиса евро и обрекут Европу на долгие годы неуверенности и более глубоких политических разногласий из-за болезненной задолженности Греции.