Питер Гай - Фрейд

После многих лет доброжелательных наблюдений Фрейд пришел к выводу об опасности инноваций Ференци и решил, что необходимо подчеркнуть их значение для техники психоанализа – в отличие от симптоматики. В конце концов, Ференци был давним и уважаемым членом международного психоаналитического движения, влиятельным, оригинальным и плодовитым автором. «Похоже, между пациентом-учеником и врачом-учителем обычно устанавливаются интересные симбиотические отношения, – писал Ференци Фрейду еще летом 1922-го. – Я, например, беру своих с собой в Баден-Баден». В конце 20-х годов он пошел значительно дальше этого относительно невинного подхода к переносу пациента. Ференци до конца не раскрывал Фрейду, что он делает во время сеансов, но от его пациентов, например от Клары Томпсон, мэтр узнал, насколько активно их аналитик любил своих пациентов и позволял им любить себя.

Наконец в конце 1931 года усиливающееся недовольство Фрейда в отношении экспериментов с нежными чувствами пациентов победило уважение к независимости Ференци, о котором он так часто заявлял. «Мне было очень приятно, как и всегда, получить от вас письмо, хотя о его содержании я не могу сказать того же самого», – строго выговаривал основатель психоанализа в четырехстраничном послании, посвященном единственному предмету – психоаналитической технике Ференци. Мэтр считал маловероятным, что тот изменит мнение относительно своих новшеств, однако сам полагал, что дорога, на которую ступил Ференци, не является правильной. Он не ханжа, заверял Фрейд, и не связан буржуазными условностями, но поведение Ференци с пациентами представляется ему путем к катастрофе. «Вы не скрывали от меня тот факт, что целуете своих пациентов и позволяете им целовать себя». Конечно, поцелуй можно рассматривать как ничего не значащий. В Советском Союзе, например, люди спокойно относятся к такого рода приветствию. Но это не отменяет тот факт, что мы живем не в России и у нас поцелуй означает несомненную эротическую близость. Общепризнанные правила психоанализа в этом отношении были тверды и недвусмысленны: пациентам следует отказывать в чувственном удовлетворении. «Материнская нежность» Ференци нарушала это правило. Фрейд полагал, что у того есть выбор: либо он прекращает подобную практику, либо публикует ее, причем второй вариант поощрит сторонников крайних взглядов перейти от поцелуев к более интимным ласкам. «Теперь представьте себе, каким будет результат опубликования вами своей техники». Если Ференци нравится брать на себя роль нежной матери, то он, Фрейд, изображая «жестокого отца», может лишь предупредить его, но боится, что предупреждение окажется тщетным, поскольку Ференци, похоже, склонен идти своей дорогой. «Потребность в явной независимости, как мне кажется, в вас сильнее, нежели вы это осознаете». По крайней мере, пишет в заключение Фрейд, свой отцовский долг он исполнил.

Ференци ответил не сразу, но в примирительном тоне. «Ваши опасения, что я превращаюсь во второго Штекеля, мне кажутся необоснованными». Техника, которую он разработал в начале 20-х годов, так называемая активная терапия, нацеленная на ускорение анализа, теперь казалась ему излишне аскетической, и он попытался сделать относительной жесткость запретов и уклонений во время сеанса психотерапии, создавая атмосферу, которая была спокойной, лишенной страстей. Ференци заключил, что, преодолев боль, вызванную строгим выговором мэтра, он надеется, что разные точки зрения не будут препятствовать их дружескому личному и научному согласию.

В начале января 1932 года Ференци начал вести, как он его сам называл, клинический дневник – важное личное наглядное собрание психоаналитических эпизодов, размышлений о теории и технике анализа, а также ремарок о Фрейде, одновременно проницательных и неуважительных. Этот дневник объемом почти 200 страниц, в котором Ференци делал записи до конца лета, представляет собой довольно слабую, местами излишне эмоциональную попытку честного изложения событий и самоанализа. Он продолжал свою мучительную дискуссию с Фрейдом другими средствами, пытаясь самому себе прояснить процедуры и понять свое место и звание в армии основателя психоанализа. Бо2льшая часть того, что написал Ференци, не стала бы для мэтра сюрпризом, но многое испугало бы даже его.

Дневник Ференци открывается заявлением о нечувствительности аналитика, придерживающегося классических методов, о его манерном приветствии, формальной просьбе говорить все, о его так называемом свободно плавающем внимании. Все это притворство. Оно оскорбляет пациента, снижает качество коммуникации и заставляет сомневаться в реальности своих чувств. Аналитический подход, который предложил Ференци и который он будет раз за разом использовать в последующие месяцы, наоборот, основывался на естественности и искренности психоаналитика. Такое отношение, которое Ференци культивировал на протяжении многих лет, позволяло ему выражать «сильную эмпатию» к пациентам, легко преодолевая все проблемы, порождаемые подобным дружелюбием. Он отмечал – упреки Фрейда имели под собой основания, – что некоторые из пациенток целовали его. Это действие Ференци не запрещал и затем анализировал с полным, по его словам, отсутствием аффекта. Однако… «в некоторых случаях страдания других и мои собственные выжимают слезы из моих глаз». Такие «эмоциональные» моменты, настаивал он, не следует скрывать от пациентов. В практике Ференци не осталось ничего от холодного, бесстрастного аналитика – хирурга души, – о котором Фрейд так убедительно писал перед Первой мировой войной, несмотря на то что сам мэтр проявлял больше эмоций, чем предполагали его суровые метафоры.

Клинический дневник Ференци содержит массу свидетельств, что он стремился превратить пациентов в полноправных партнеров. Он рекомендовал и применял так называемый взаимный анализ. Когда пациент заявлял о праве анализировать его, Ференци признавал существование у себя бессознательного и даже доходил до того, что раскрывал пришедшему к нему человеку подробности своего прошлого. Следует отметить, что сама процедура вызывала у него некоторую неловкость: пациенту не шло на пользу, если он узнавал, что другой пациент анализирует Ференци, или если психоаналитик рассказывал о себе больше, чем мог воспринять пациент. Однако он полагал, что смиренное признание перед пациентом своей слабости, своего травмирующего опыта и разочарований в конечном счете уничтожит у страдающего человека чувство подчиненности и отстраненности в отношении аналитика. «Фактически мы даруем пациентам удовольствие оттого, что они способны помочь нам и стать на какое-то время нашими аналитиками, что должным образом поднимает их самооценку».