Питер Гай - Фрейд

Разногласия между ними усугубляли и другие спорные вопросы, которых было немало в те неспокойные дни. Ференци хотел стать президентом Международной психоаналитической ассоциации – он заслужил этот пост годами преданности делу и упорного труда. Фрейд же признался в своих сомнениях: почетная должность, заявил он Ференци, может «принудительно» излечить его от изоляции и технических отступлений от правил. Но от Ференци потребуется покинуть «остров мечты, на котором вы живете со своими воображаемыми детьми» и снова присоединиться к остальному миру, а это, указывал Фрейд, будет трудно. Ференци возражал против такой оценки: мэтр не должен использовать его выражения – «жизнь мечты», «грезы», «кризис пубертатного периода» – как свидетельства того, что из его «относительной путаницы» ничего полезного может не получиться. Это было в мае 1932 года. В середине августа Ференци решил, «после долгих мучительных колебаний», снять свою кандидатуру. Он сказал Фрейду, что слишком глубоко погружен в переосмысление своих клинических процедур и поэтому соглашаться на пост президента было бы абсолютно нечестно.

Фрейд, вернувшийся в водоворот психоаналитической политики, попытался смягчить ситуацию. Он заявил, что сожалеет о решении Ференци, и отказывался соглашаться с его доводами. Однако, заключил мэтр, Ференци лучше знает, как поступить. Две недели спустя, после того как президентом Международной психоаналитической ассоциации избрали Эрнеста Джонса, Фрейд писал ему уже совсем в другом тоне: «Мне очень жаль, что явное желание Ференци не получило удовлетворения, но я ни на секунду не сомневался, что только вы можете быть назначены руководителем». Хотя это заявление нельзя считать до конца откровенным – у Фрейда имелись свои опасения относительно Джонса, – оно все-таки отражает истинное мнение мэтра. Его скепсис по поводу Ференци не был ни новым, ни неожиданным. «Поворот Ференци, без сомнения, самое прискорбное событие», – отмечал он. Однако этот процесс идет, по его мнению, уже три года. Но Фрейд ошибался – все началось гораздо раньше.

«Поворот» Ференци включал возврат к тому, от чего основатель психоанализа отказался несколько десятилетий назад, – к теории совращения. Пациенты снабдили Ференци свидетельствами совращения и изнасилования в детстве, причем не придуманными, а реальными, и он намеревался исследовать эти откровения в докладе, который готовил для международного конгресса в Висбадене. 30 августа Ференци нанес визит Фрейду и настоял на том, что прочитает доклад ему. Конечно, бо2льшая часть услышанного не стала для мэтра новостью, но он был потрясен – как поведением Ференци, так и сутью его замечаний. Три дня спустя Фрейд отправил Эйтингону телеграмму с кратким вердиктом: «Ференци прочел доклад вслух. Безвредный, глупый и неадекватный. Впечатление неприятное».

Насколько оно было неприятным, становится ясно из длинного письма, которое Фрейд отправил дочери Анне 3 сентября, когда впечатления от встречи с Ференци оставались еще свежими. Супруги Ференци пришли к вечеру. «Она, как всегда, очаровательна; от него веет ледяным холодом. Не задав ни одного вопроса и не сказав ни слова приветствия, он приступил к делу: я хочу прочесть вам свой доклад. Так он и сделал, а я слушал, потрясенный. Он полностью вернулся к этиологическим взглядам, которых я придерживался и от которых отказался 35 лет назад: что основной причиной неврозов служат детские сексуальные травмы, – и выражал это буквально теми же словами, что и я тогда». Ференци, отметил Фрейд, ничего не сказал о технике, с помощью которой собрал этот материал. Если бы у мэтра был доступ к клиническому журналу Ференци, он увидел бы, что тот принимал на веру слова пациентов – как и сам Фрейд в середине 90-х годов XIX столетия. «Во время чтения, – продолжал основатель психоанализа, – Ференци предложил замечания относительно враждебности пациентов и необходимости принимать их критику и признавать перед ними собственные ошибки». Конечно, это была техника взаимного анализа, с которым Ференци уже некоторое время экспериментировал с усиливающейся страстью.

Фрейд был действительно потрясен. Доклад Ференци, писал он Анне, был путаным, туманным, искусственным. Примерно на середине доклада пришел Брилл, выяснил, что он пропустил, стал слушать дальше вместе с мэтром и прошептал ему: «Он неискренен». К такому же выводу, к своему глубокому сожалению, пришел и Фрейд. Мэтр вытянул у Ференци – как тот сам выразился – неуверенные, противоречивые комментарии по поводу отступлений от классической формулировки эдипова комплекса, спросил, как удалось получить от пациентов сведения, недоступные другим аналитикам, а также поинтересовался, почему он настаивал на том, чтобы прочитать доклад вслух. «Он хочет стать президентом», – сделал заключение Фрейд. Доклад, полагал он, мог только повредить репутации Ференци, изменив настроение конгресса. «То же самое, что с Ранком, только гораздо печальнее». В конце августа он уже говорил об этом Эйтингону. Конечно, последний полет фантазии Ференци не мог удивить ни Фрейда, ни его дочь. «В конце концов, – отмечал мэтр в своем письме Анне, – ты уже слышала часть этого доклада и можешь судить о нем сама». Основатель психоанализа и его сторонники усиленно отговаривали Ференци от чтения доклада на конференции, но тот настаивал. Он приехал в Висбаден, выступил с докладом и увидел его опубликованным в журнале Internationale Zeitschrift, хотя и без перевода на английский язык в International Journal of Psychoanalysis. Язвительные замечания относительно содержания доклада и попыток предотвратить его публичное чтение не умолкали довольно долго. Все это должно было сильно расстраивать Фрейда, напоминая письма от вдовы Флисса больше четырех лет назад: сие было возрождение старой, мучительной истории, от которой, как считал мэтр, он избавился раз и навсегда.

Вне всяких сомнений, основатель психоанализа понимал, что все симптомы Ференци были невротическими посланиями от «рассерженного сына». «К сожалению, – писал он Эрнесту Джонсу в середине сентября 1932 года, – складывается впечатление, что за его регрессивным интеллектуальным и эмоциональным развитием стоит физический распад. Его мудрая жена сказала мне, что я должен думать о нем как о больном ребенке». Месяц спустя он сообщил Эйтингону, что врач диагностировал у Ференци злокачественную анемию. Фрейда очень беспокоило физическое и душевное состояние пылкого и некогда высоко ценимого друга, и он не хотел ускорять разрыв. В декабре мэтр, вероятно, с удовольствием отвлекся, переключившись с путаницы с выборами президента на давние признания. Он прочитал только что опубликованное исследование французского сюрреалиста Андре Бретона «Сообщающиеся сосуды», в котором тот отметил – справедливо, – что, анализируя собственные сны, Зигмунд Фрейд отбрасывал сексуальные мотивы, которые нашел в сновидениях других. Мэтр немедленно отверг обвинение и заявил, что полное изложение его снов потребует неуместных откровений об отношении к отцу. Бретон с этим оправданием не согласился, и их переписка угасла.