Лаврентий Берия - Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание

Кроме того, в приложении помещён ряд материалов XIX съезда КПСС: краткие извлечения из Директив по пятому 5-летнему плану развития народного хозяйства СССР, фрагменты речей Екатерины Фурцевой – тогда секретаря Московского горкома партии и Александра Поскребышева, секретаря Сталина.

Приведено заключительное слово И.В. Сталина при закрытии XIX съезда. Это его последнее публичное выступление оказалось, фактически, его политическим завещанием.

Я счёл уместным привести в приложении и фрагменты материалов к очеркам по истории атомных работ в СССР, подготовленные в 1952–1953 годах по указанию и под редакцией Л.П. Берии.

Думаю, это тоже будет для читателя интересным и небесполезным.

От составителя и комментатора

В этом разделе приведены недатированные записи, которые можно считать неким предварительным наброском будущей книги о своей жизни. Но характерно, что Л.П. Берия не впадает в подробные личные воспоминания (хотя и такие записи, возможно, он делал, но они безвозвратно исчезли), а даёт начало своей биографии крупными мазками и так, что видны некие этапы становления личности и натуры.

Для подлинно крупных исторических личностей их дело и было их основной личной жизнью. Есть меткое наблюдение: «Одни работают, чтобы есть, а другие едят, чтобы работать». Берия всю жизнь жил работой, делом, и это хорошо видно из его недатированных личных записей. Собственно, такой подход к жизни и бытию вполне объясним. Маяковский однажды сказал, что общение с живыми людьми почти заменяет ему чтение книг. Слово «почти» (это почти слово , по меткому замечанию советского белорусского драматурга Макаёнка) употреблено мастером слова Маяковским, конечно же, обдуманно. Полностью исключить писаное знание для образованного человека невозможно. Но если ты живёшь напряжённо и в гуще событий и лиц, если ты находишься на высоте событий и лиц, то сама твоя жизнь – это готовая книга, а твое ежедневное общение с крупными личностями, с выдающимися специалистами и экспертами само по себе даёт широкий кругозор и глубокое понимание стоящих перед тобой проблем. Именно так у Лаврентия Павловича Берии и было – всю его активную сознательную жизнь.

Без документов нет истории. Что такое история? Это работа в архиве и потом анализ тех материалов, которые есть в архивах. А что такое мемуары? Это автобиография в парадном костюме. Честно написать, как жил, может не каждый. Как ни старайся, выходит лучше, чем было. А тогда это уже не история. Черчилль написал мемуары, шума на весь мир, а брехни много. Вроде все, что он пишет, было, но было не так, как он пишет (Мемуары Черчилля «Вторая мировая война» были впервые изданы в 1950 г. – С.К. ).

Товарищ Сталин по этому поводу сказал: «Жаль, времени нет, а то не мешало бы нам тоже написать воспоминания о войне. Если историю будут писать по Черчиллю, что нам останется?»

Сказал в точку. Может, мне попробовать? Только без парадного мундира, как для себя пишешь. Зачем мне писать лучше, чем было, у меня и так все было хорошо, даже когда было плохо. Написать об этом хочется, и я начну, а потом буду прибавлять, и, может, когда-то получится книга. Будет же время, когда у нас на политического работника будут смотреть как на человека, а то мы сейчас вроде памятников самим себе. Стоишь на трибуне, а перед тобой несут тебя самого как икону, и не одного, а целую сотню. Сто Кагановичей, сто Молотовых. Сто Георгиев (Г.М. Маленков. – С.К. ), сто Лаврентиев. Может, кому нравится. А мне надоело. Это дело надо как-то менять.

Комментарий Сергея Кремлёва

После смерти Сталина высшее советское руководство первый раз (если не считать траурного митинга на Красной площади) наблюдало с трибуны множество своих портретов во время первомайской демонстрации 1953 г. А уже 9 мая 1953 г. Берия инициировал принятие постановления Президиума ЦК КПСС, отменяющее «оформление портретами колонн демонстрантов, а также зданий предприятий, учреждений и организаций в дни правительственных праздников», а также «практику провозглашения с правительственной трибуны призывов, обращённых к демонстрантам».

Берия понимал, что это уже отжило и чем дальше, тем больше будет вызывать лишь насмешки и раздражение у всё более интеллектуально и духовно развивающейся народной массы.

Если честно написать, как сказал Маяковский, о времени и о себе, это тоже будет документ. Читайте, сравнивайте. Вот Черчилль, а вот, почему бы и не Берия. Мы тоже историю делали и сейчас делаем.

Когда-то я написал большую автобиографию, когда просился, чтоб отпустили на учебу (автобиографию, датированную 22 октября 1923 г., Берия написал, будучи заместителем председателя ГрузЧК. – С.К. ). Молодой был, глупый был, написал, как было и как думал. Не отпустили, и я сейчас и жалею, и не жалею. Стал бы я строителем или архитектором, конечно и тут бы я вырос крепко, в грязь лицом не ударил. Ну, стал бы я наркомом строительства, дело интересное, но вот послали меня по линии ЧК, тут совсем другой опыт, и потом он пригодился, когда товарищ Сталин послал меня на партийную работу. А там сразу надо знать было все: ЧК, и хозяйство, и промышленность, и строительство. Даже науку и историю. Еще и вопросы физкультуры. И меня затянуло, так что потом я уже не жалел. И сейчас не жалею, жил я интересно, дай бог каждому. Сейчас вспоминаешь, не верится, что это со мной было.

Однажды мы с товарищем Сталиным разговорились о своем детстве, насчет того, когда мы серьезно овладели русским языком. Выходит, у нас было похоже, он тоже начал сразу интересоваться русской литературой, читать, чтобы поскорее освоить язык. Мне тоже было интересно сделать русский язык как бы родным. Теперь я понимаю, что мне сразу было на Кавказе тесно, хотелось увидеть мир и Россию. Строить в разных местах. А без русского языка ничему не научишься, так что линию я тогда выбрал правильную. Я все делал правильно. И учителя были хорошие, учили правильно.

И правильно сделал, что уехал в Баку. Тифлис тогда был дырой, скучно жили, и грязно. А Баку другое дело. Там и Европа была, и русские умели работать, это тебе не Рязань.

Надо будет потом вспомнить о Баку, только не залезать в белую акацию и томные лобзанья. Кому это интересно.

У меня тогда все шло одно за другим, хорошее и плохое вместе. Надо было кормить мать, и самому деньги нужны были. Вертелся. Зато научился копейкой дорожить и людей не бояться. А было время боялся, особенно когда русский еще плохо знал. В Баку народ был тертый, сопли не распускай. Говорят, Москва слезам не верит. Баку тоже не верит, только Москва и сама не плачет, а в Баку слезу пустить умеют так, что на первых порах не хочешь, а поверишь. А там и карман пустой.