Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

И я даже не знаю, почему из танка дали очередь. Может, танкисты по силуэту подумали, что это немец? Первая мысль у меня, конечно, была пойти к этим танкистам и разобраться, а потом я подумал: «А какой дурак даст себя обвинять в таком деле? Он скорее и тебя самого прикончит…»

– А вообще часто приходилось попадать под огонь своих?

– Если не считать того случая, когда нас обстреляли при переправе через Дон у Богучара, то лично мне под огонь нашей артиллерии или авиации попадать не приходилось. Зато мне самому однажды довелось стрелять по своим. Как-то на Украине наша разведка доложила, что село перед нами занято немцами. А так как я поддерживал огнем батальон, то его командир попросил меня перед их атакой провести небольшую артподготовку.

Минут двадцать моя батарея вела огонь по этому селу, и вдруг я вижу, что ко мне идет наш командир полка: «Ты куда стреляешь?!» – «Командир батальона попросил поддержать огнем». – «Ты же по своим лупишь, это соседний батальон уже вошел в село!» И действительно, оказалось, что мы стреляли по соседнему батальону, но нам повезло, потому что от нашего огня только ранило осколком заместителя комбата, а убитых не было, видно, они вовремя вышли из-под огня. Но это был единственный такой случай. И я не считаю, что это обычное для войны дело. Например, у нас это считалось крайней степенью непрофессионализма, и кроме презрения и возмущения ничего не вызывало.

– Боеприпасов всегда хватало?

– Надо сказать, что одна из вещей, которая меня просто угнетала на войне, – это была вечная нехватка боеприпасов. Вернее, даже не нехватка, а постоянное ограничение в их использовании. Тут мне сразу вспоминается, что когда в том бою у Герцовки я вызвал огонь на себя, то на линии как раз оказался командир полка, и, услышав это, он грубо обругал меня: «Ты что, курвай, двух вшивых немцев испугался, – это у него была такая любимая присказка, – и хочешь на них весь боекомплект истратить? А потом тебе стрелять нечем будет». Я даже опешил тогда, высказать мне такой упрек, не зная обстановки…

Но, правда, потом, когда ему доложили о том, что это был за бой, ведь у обер-лейтенанта, который на меня прыгнул, нашли документы, по которым было видно, какие у немцев были силы и задачи, то он меня похлопал по плечу и похвалил: «Молодец!»

А вообще, обычно боеприпасов хватало, хотя когда обозы отставали, то возникал, конечно, дефицит. Например, когда мы наступали от Орла, то нечем было кормить ни людей, ни лошадей, и какие уж тут боеприпасы. Ну или в окружении.

Но на фронте ведь ситуация менялась очень быстро, поэтому рассуждать, из-за чего так получалось, не зная полной картины, нельзя. Вот меня, например, всегда удивляли писатели, которые сами воевали в окопах, а берутся описывать или рассуждать о целях операции с позиции командования. Что, например, Жуков устлал нашими телами пол-Европы. Но ведь всем известно, что у наступающих потери больше в соотношении три к одному. Война без потерь не бывает, а если будешь хныкать и лить слезы над каждым убитым, то никогда не выиграешь.

– Но тогда я хочу вам задать один из важнейших вопросов нашего проекта. У вас не было или нет ощущения, что мы воевали с неоправданно высокими потерями? Что у нас людей не жалели?

– ( Моментально ) никогда! Нет, никогда! Вот сколько я ни воевал и сколько всего мне пришлось увидеть, но у меня такого ощущения никогда не было. Конечно, потери были, но то, что я лично видел, по-моему, цена, которую мы платили, всегда соответствовала тем результатам, которых достигали.

Но надо ведь еще понимать, что бывали разные случаи. Вот, например, как погиб наш командир полка? Помню, я тогда еще подумал: «Вот ведь и жил как сумасброд, и погиб так же…»

Это происходило в период нашего наступления после Курской дуги. Мы только-только заняли позиции, у меня даже еще НП не было, и я как раз в ровике устанавливал стереотрубу. И вдруг с удивлением вижу, что в нашу сторону во весь рост идут командир полка, за ним начальник артиллерии полка, ПНШ-2, комендант штаба полка, в общем, человек семь всего, наверное. И я когда это все увидел, то мне аж не по себе стало. Потому что там нам постоянно досаждал снайпер, а накануне был вообще такой эпизод.

Тогда у меня ординарцем был один бывший моряк, как раз тот, с которым я тогда устроил «концерт» заградчикам. Он принес мне поесть, осмотрелся и вдруг сел на бруствер спиной к немцам и говорит: «Да у вас тут тихо, а то все пугали». А тогда действительно стояла непривычная для передовой тишина, и только вдалеке ездили немецкие бронемашины. И после этих слов, захрапев, вдруг повалился навзничь… Снайпер его снял…

И после этого я вдруг вижу, что наш командир полка, правда, я потом понял, что все они были подвыпившие, идет в полный рост. И я еще в недоумении его спросил: «Товарищ подполковник, вы куда?» – «Аа-а, такой-сякой. Трех паршивых фрицев боитесь», и пошел вперед, через нашу траншею прямо в сторону немцев… А я ведь им крикнул: «Там же немцы!» Но нет, он все равно пошел на нейтральную полосу в полный рост, а за ним и все остальные. И на нейтралке их всех из пулемета и положили… Правда, я потом после войны на одной из встреч видел начальника артиллерии полка, который тогда с ними тоже был. И он мне рассказал, что его тогда ранило, а вот все остальные погибли…

– А их никак нельзя было остановить?

– А как их остановишь, если они старше тебя по званию? К тому же помните, в том эпизоде, когда я стрелял по своим, то именно он же мне и сказал, что там наши. Так что мало ли, может быть, ему известно больше, чем мне? Но ведь я же ему кричал, а он только махнул рукой, пошел вперед и погиб ни за что…

И хотя в целом наш командир полка воевал неплохо, ничего не могу сказать, но, по правде сказать, о его самодурстве у нас буквально легенды ходили. Еще до войны, когда наша дивизия только формировалась где-то в Прибалтике, он служил командиром полковой школы, а ставший впоследствии командиром нашей дивизии Сиваков тогда служил командиром учебной роты. Так потом между ними была чуть ли не открытая вражда, потому что Сиваков вырос до командира дивизии, а этот командовал только полком и сильно ревновал.

И где-то в марте 43-го, уже при мне это было, комдив еще с какими-то генералами приехали ко мне на батарею, а я, как обычно, находился на своем НП. И когда комдив захотел вызвать меня с передовой, то комполка ему возразил: «Нет, пусть он лучше на НП остается», т. е. даже в таких мелочах старался как-то его «укусить». Мне об этом потом мой старшина рассказывал.

А потом был еще такой случай, о котором мне рассказали в штабе полка. Комдиву понравился один конь из нашего полка, и он попросил прислать его себе. Так наш комполка что сделал. Собрал всех лошадей, что были в полку, приказал связать их хвостами и отправил весь этот табун в штаб дивизии, мол, пусть сам выбирает… Так что самодуров хватало, конечно. Но вот чтобы людей откровенно гробили зря, я такого ни разу не видел. Вот вы мне, кстати, давали читать интервью Гольбрайха Е.А., где он много рассказывает о штрафниках, и я вдруг вспомнил такую историю на эту тему.