Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Бланки говорил о революции, увещевая два десятка студентов не слушать старших, включая даже его самого, если старшие предлагают действия или идеи, которые противоречат их убеждениям. Лафарг был буквально заворожен им, а затем признавался, что именно Бланки окончательно склонил его к революционной деятельности {8}.

В начале ноября Лафарг вернулся в Париж, а вскоре его курс медицины закончился, хотя и не по его воле: в декабре парижский Ученый совет собрался и проголосовал за исключение семи студентов, в том числе и Лафарга, за осквернение государственного флага и нарушение общественного порядка в Льеже. Студенческая оппозиция Парижа пришла в ярость, услышав это решение: французов наказывали за слова, сказанные за пределами Франции, и не существовало закона, определявшего этот поступок как преступление. Начались волнения. Студенты срывали занятия, в Латинском квартале произошли столкновения с полицией. В итоге 800 человек было арестовано. Две недели спустя, несмотря на гневные протесты, решение об исключении было подтверждено и оставлено в силе. Лафарг был исключен из Парижского университета без права восстановления, и в течение двух лет ему было запрещено поступать в любые другие университеты Франции {9}.

Отец Лафарга не желал, чтобы обучение сына было прервано, и потому отослал его в Лондон, где Лафарг должен был работать и учиться под руководством французского врача в госпитале Святого Варфоломея. В середине февраля Лафарг выехал в Лондон вместе с итальянцем Чезаре Орсини, братом Феличе Орсини, казненного в 1858 году за одно из самых громких преступлений десятилетия — попытку покушения на Наполеона III; Орсини бросил в императора бомбу, сам Наполеон не пострадал, но погибли 8 невинных человек {10}. Вряд ли отец Лафарга хотел именно такого человека в попутчики своему сыну, а еще меньше он хотел, чтобы Поль и в Лондоне продолжал свои радикальные занятия политикой. Однако уже через пару дней пребывания в Лондоне Лафарг и Орсини встретились с членами Интернационала, и Лафарг был принят в организацию.

6 марта {11} его членство было официально подтверждено, а 4 дня спустя, он принял участие в военном совете в доме Маркса.

Хроника революционной деятельности Лонге в период между февралем 1865 и весной 1866 года была короче. После его первого визита в Лондон в прошлом году «Ля Рив Гош» выпустила 17 номеров — и была закрыта. Лонге снова приговорили к тюремному заключению — на этот раз на 8 месяцев — однако он бежал из Франции прежде, чем его арестовали. Его дальнейшие скитания чем-то напоминали злоключения молодого Маркса. Он отправился в Бельгию — но был выслан. Пытался осесть во Франкфурте — и снова был выслан. В конце концов, как и бесчисленное количество изгнанников и беженцев до него, в конце 1865 года он оказался в Лондоне {12}. Здесь, 16 января 1866 года, он стал членом Центрального комитета Интернационала {13}.

Встретившись 10 марта в доме Маркса, члены I Интернационала разработали новую стратегию, которую следовало донести до всех английских товарищей и тех, кто сомневался: Маркс является бесспорным и единственным лидером европейского отделения Интернационала {14}. Группа склонила на свою сторону Орсини, описав ему Мадзини как человека, недостойного говорить от имени рабочего класса, реакционного до крайности во всем, что касалось науки, и не способного понять «новое движение» {15}. (С обеих сторон в данном случае никаких разочарований не случилось: Мадзини называл Маркса «духом разрушения», «чрезвычайно хитрым», «мстительным» и «непримиримым».) {16}

План действий был принят, и три дня спустя, Маркс, страшно страдая от обострившегося фурункулеза, принял участие в заседании Центрального комитета I Интернационала. Как это и случалось всякий раз, когда ему приходилось по-настоящему защищаться, Маркс стал героем дня. Оказываясь лицом к лицу с теми, кто бросал ему политический вызов, Маркс всегда сражался так яростно, словно участвовал в сабельном поединке. Ему и его соратникам во многом помогло то обстоятельство, что на собрании присутствовали лишь немногие из его оппонентов, и ряды англичан были неполны, поскольку одновременно в другом месте шло совещание по поводу всеобщего избирательного права. Однако важен был лишь результат: Мадзини и его сторонники был наголову разбиты {17}.

При наступившем затишье на фронтах Интернационала, Маркс смог, наконец, отправиться 15 марта в приморский Маргейт, чтобы попытаться восстановиться физически. Он остановился в маленькой гостинице, однако съехал оттуда на второй день, потому что, как ни странно, был сильно обеспокоен присутствием некоего неподвижно сидящего человека в столовой: Маркс думал, что тот слеп, но он оказался глухим {18}. Маркс переехал на частную квартиру с видом на море и начал энергично лечиться по собственному плану, который включал в себя долгие прогулки и морские ванны.

Он описывает себя так: «Прогулочная трость, носящаяся туда-сюда весь день… и все это время я стараюсь очистить свой разум, что буддизм полагает кульминацией человеческого счастья». {19} Среди его экскурсий — 16-мильная прогулка в Кентербери, город, в котором, к большому сожалению Маркса, нет ни следа поэзии {20}.

Отдых Маркса в Маргейте означал, что в его собственном доме наступила тишина, и домочадцы отдыхают от его гневного рычания (Тусси придумала отцу прозвище: «Карл Маркс, доктор плохой философии» {21}), которое обычно отгоняло молодых французов от дочерей Маркса. Не то чтобы они игнорировали грозного отца — Маркс пробыл на отдыхе всего 5 дней и уже написал Лауре, что «этот проклятый мальчишка Лафарг» пишет ему бесчисленное количество писем {22}. На самом деле Маркс искренне полагал, что французы ищут его внимания. Без сомнения, так оно поначалу и было, но в его отсутствие внимание Лафарга и Лонге быстро переключилось на другие объекты.

Лонге очень быстро проникся нежными чувствами к Женнихен, которая, хотя и была на 5 лет младше него, поразила его своей серьезностью и сдержанностью. Однако его первая и единственная настоящая любовь — Политика — помешала ему проявить свой интерес к Женнихен открыто {23}. Демонстративный, страстный Лафарг, напротив, совершенно не стеснялся своих чувств. Он отчаянно влюбился в Лауру и первым делом сделал так, чтобы об этом узнали все окружающие. Студент-медик и революционер в присутствии Лауры Маркс превращался в поэта. «Ее пышные вьющиеся волосы словно поймали в свои сети лучи заходящего солнца…» {24} Он также весьма решительно взялся помогать Марксам по хозяйству и вскоре заработал ласковое прозвище «Тули» {25} («помощничек»).

22 марта дочери Маркса устроили вечеринку. Лион Филипс прислал каждой из них по 5 фунтов на Рождество, но тогда Маркс и Женни быстро пустили эти деньги на хозяйство и возместить своим детям подарок двоюродного дедушки смогли только весной. Все три девушки с головой погрузились в организацию праздника. Это не было настоящим балом, наподобие того, что устроила в 1864 году их мать, но Маркс в письме Энгельсу назвал событие «ежегодной вечеринкой». Дочери настаивали, чтобы к торжественному событию отец вернулся из Маргейта, и Маркс сделал это {26}.