Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

« Рыцарь печального образа покинул меня на углу возле его дома. Его сердце, судя по всему, перенесло страшное потрясение, и потому расставание со мной он перенес с поистине героическим равнодушием». {50}

Пока Лаура была в отъезде, Маркс постепенно вводил Лафарга в семейный бизнес, поручив молодому человеку подготовить инструкции для делегатов Первого Конгресса Интернационала, который было решено провести в сентябре в Женеве. Женнихен вспоминала, что рабочий день Лафарга длился с 10 утра до 10 вечера — он переводил директивы Маркса на французский язык.

«Несчастный юноша выглядел совсем отчаявшимся… он даже не брился и не расчесывал волосы! » — пишет она матери в Дувр {51}. (Вдобавок к своим обязанностям Лафарг, очевидно, желая завоевать расположение Тусси и использовать ее в качестве союзника, построил во дворе качели.) {52}

Хотя Лафарг делал все, что было в его силах, чтобы втереться в доверие к Марксам, сердце Лауры он, похоже, полностью не завоевал. Из Гастингса она пишет Женнихен мечтательное письмо, в котором вспоминает свой первый приезд в этот городок, когда она проводила время в долгих прогулках и разговорах с учителем музыки по фамилии Баннер и пила парное молоко с ним из одной чашки.

«Надеюсь, я не слишком сентиментальна, но забыть этого я не могу, и сожаление о том, что этого больше нет, не покидает меня». {53}

Однако, несмотря на ее очевидные колебания, колеса вступления в брак уже пришли в движение. 26 сентября Лаура Маркс и Поль Лафарг были официально помолвлены — в ее 21-й день рождения. Не сохранилось описания отношения самой Лауры к этому событию, однако ее мать, судя по всему, испытывала радость и облегчение по этому поводу. Она писала Эрнестине Либкнехт, что Поль добр и щедр, что он полностью погружен в Лауру, и что к счастью, молодые являются единомышленниками в вопросах религии и политики.

«Таким образом, Лаура избавлена от неизбежной борьбы и мучительной агонии, которым подвергалась бы любая девушка с такими взглядами. Ибо очень трудно найти мужчину, разделяющего эти взгляды, да еще и имеющего схожее образование, социальное происхождение, позицию и т. д.»

Свадьба в ближайшие два года не планировалась — до того времени, как Лафарг окончит курс медицины в Англии. Тем временем Лафарг снял комнаты неподалеку от дома Марксов, однако фактически жил у них — к большому сожалению Маркса, поскольку все дополнительные расходы легли на него {54}.

Той осенью в жизни Маркса было много хлопот. Он усердно готовился к первому конгрессу Интернационала — сам он на нем не присутствовал, но судьба конгресса была в его руках до того самого момента, как делегаты собрались в Женеве. Ситуация была трудной, поскольку он не мог контролировать своих «актеров» на расстоянии, независимо от того, насколько хорошо он подготовил почву для мероприятия.

Более того, он был наконец-то готов отослать рукопись «Капитала» в Гамбург. Маркс принял решение не тянуть до тех пор, пока все написанное будет полностью его устраивать — даже в тех двух томах, что были обещаны Мейснеру по контракту. Вместо этого он планировал послать издателю только первый том книги, которая, по его замыслу, должна была состоять из четырех томов {55}. Наконец, посреди всей этой рабочей лихорадки Маркс остался без единого пенни, и его снова преследовали арендатор и многочисленные лавочники, караулившие его у ворот, чтобы предъявить многочисленные счета. Однажды ему не хватило денег, чтобы выплатить долг одному из кредиторов полностью. Чтобы скрыть это от него — и от Лафарга — Маркс попросил подождать минуту, пока он, якобы, разменяет деньги. После этого он выскользнул через заднюю дверь и бегом кинулся к булочнику, чтобы занять у него недостающую сумму, пока никто не опомнился и не заметил его отсутствия {56}. Он считал, что поставит под угрозу счастье своей дочери, если Лафарг или его семья узнают, что вся респектабельность Вилла Модена — обман. И реальный риск разоблачения действительно существовал: один наглый француз, должником которого был Маркс, угрожал рассказать все старшему Лафаргу, если долг не будет возвращен немедленно {57}. Если бы это произошло, Лаура могла попасть в крайне сложную ситуацию, обычную для девиц 19 века, которые часто сталкивались с тем, что отсутствие денег странным образом уничтожает всю пылкую любовь во время переговоров, связанных с институтом брака.

Маркс писал Энгельсу, что обратился к своим родным в Голландии и Германии за деньгами, однако ответа не получил. Женни заложила так много своих вещей, что едва ли могла выйти из дома, и Маркс носился по Лондону, «перехватывая понемногу здесь и там, как в самые темные первые дни жизни в Лондоне… С другой стороны меня преследовали торговцы, некоторые из которых отозвали свои кредиты и угрожали мне судом. Положение тем более критично, поскольку Лафарг (до своего отъезда в Бордо несколько дней назад) постоянно находился в доме, и скрыть истинное положение вещей от него становилось все труднее».

Уже не стесняясь в своих жалобах и откровениях, он пишет:

«Не только это прервало мою работу; пытаясь сделать ночью то, что я не успеваю делать днем, я заработал еще один карбункул, прямо возле пениса». {58}

Энгельс расслышал знакомый крик о помощи и отреагировал мгновенно. Выслушивая стенания Маркса, он, вероятно, ожидал сообщения о том, что отправка рукописи вновь отложена. Однако Маркс удивил его, послав «Капитал. Том 1» в Гамбург на второй неделе ноября 1866 года {59}. Из Манчестера явственно донеся вздох облегчения. Энгельс писал:

«После известия о том, что рукопись отослана, гора свалилась у меня с плеч. В связи с этим я выпью отдельный бокал — специально за твое здоровье. Эта книга во многом способствовала его расстройству; теперь, когда этот груз свалился с твоей спины, ты станешь другим человеком». {60}

Женни тоже чувствовала облегчение… но эта женщина прожила с Марксом жизнь, полную несбывшихся надежд и разрушенных мечтаний, поэтому и сейчас не могла отделаться от дурных предчувствий. Она писала Энгельсу в рождественском письме:

«Если гамбургский издатель действительно напечатает книгу так быстро, как обещал, книга в любом случае выйдет не раньше Пасхи. Большое счастье видеть чистовой экземпляр рукописи, такой объемной. Огромный груз свалился с моей души, но у нас достаточно тревог и забот и без этого… Я хотела бы видеть все в розовом свете, как и окружающие, но долгие годы тревог сделали меня нервной, и когда будущее кажется всем радужным, я вижу его только в черном цвете. Разумеется, это между нами». {61}

Вскоре страхи Женни подтвердились, и началась полоса неудач. Мейснер отказался печатать первый том, предпочитая ждать, когда Маркс закончит второй. Сам Маркс страдал от бессонницы и карбункулов на ягодицах, что по его собственному признанию, непосредственно было связано с его душевным состоянием {62}. (Позднее он шутливо писал Энгельсу: «Надеюсь, что буржуазия запомнит мои карбункулы до своего смертного часа».) {63} Наконец, ожило и старое пугало — деньги. В начале апреля 1867 года Маркс сообщил Энгельсу, что не может послать рукопись в Гамбург, как планировалось, потому что его одежда и часы заложены {64}. Энгельс, о котором Женнихен писала, что он «вне себя от радости» из-за окончания работы над книгой {65}, прислал Марксу деньги.