Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

В это непростое время Джонни Лонге оставался единственной и постоянной радостью для своих бабушки и дедушки. Маркс звал его «свет моих очей» {9}, а Женни говорила, что когда он приезжает к ним в своей коляске, «все радостно бегут навстречу, надеясь первыми схватить его на руки — во главе с его старой бабушкой» {10}.

Этот малыш, едва научившийся ходить, стал для них новым, юным и неизведанным миром, а в июле 1878 года Женнихен подарила Марксу и Женни вторую радость, родив еще одного мальчишку, Генри, — все всегда звали его Гарри.

Кабинет Маркса по-прежнему был первым пунктом посещения для всех (даже молодых) радикалов Европы, не говоря уж о старых друзьях, когда они оказывались в Лондоне. Однако теперь, в дополнение к мятежникам и беженцам, по всему дому ползал малыш в сопровождении трех собак — Виски, Тодди и третьего пса, чье имя до нас не дошло, но, по свидетельству одного из гостей дома было на алкогольную тематику {11}, — издавая пронзительные вопли и весело смеясь. Посреди всего этого восседал смеющийся глава дома, бич и гроза Европы, неимоверно счастливый и отлично себя чувствующий в роли деда.

Вскоре после рождения Гарри Карл и Женни решили все же поехать в Карлсбад, невзирая на стоимость, но поездка не состоялась. Были сорваны две попытки покушения на императора Вильгельма — одну готовился произвести безработный жестянщик, другую — анархист. Бисмарк использовал эти атаки, чтобы провести законы, по которым Социалистическая рабочая партия Германии становилась вне закона, а также запрещались все союзы, митинги, публикации или публичные выступления социалистов и коммунистов. Попытки покушения, таким образом, дали в руки Бисмарку то самое оружие, которое он давно искал, чтобы обуздать растущее рабочее движение {12}.

Выборы в Рейхстаг, прошедшие в начале 1877 года, склонили правительство влево, социалисты набрали 20 % голосов и заняли 12 мест в парламенте {13}. В такой обстановке Маркс не мог рисковать и ехать в Карлсбад. Он решил послать на лечение одну Женни, рассуждая так: «Маловероятно, чтобы ее бывшую светлость, экс-баронессу фон Вестфален могли рассматривать в качестве контрабанды {14}».

Тем не менее Женни не поехала в Германию, вместо этого отправившись на знаменитый английский курорт в Малверне, где к ней присоединились Женнихен и Джонни {15}. Лонге и Лиссагарэ были на Джерси, встречаясь с французскими беженцами, готовящимися к отъезду на родину {16}. Женни, возможно, чувствовала, что Лонге устал от Англии, так как писала подруге, что ее «возбудимый, говорливый и любящий спорить зять стал еще более резким и совершенно невыносимым». {17}

Маркс не мог дождаться, когда сможет присоединиться к жене, дочери и внуку на курорте, — и приехал в начале сентября. Однако почти сразу же по прибытии в Малверн Энгельс вызвал его телеграммой обратно в Лондон.

Лиззи Бернс умерла в половине второго ночи 12 сентября {18}. Вечером накануне 57-летний Энгельс и 51-летняя Лиззи официально стали мужем и женой — викарий англиканской церкви пришел к ним домой, чтобы совершить обряд. Теперь она могла быть похоронена на католическом кладбище, под кельтским крестом {19}. Тусси, Маркс, Лафарги и несколько друзей были на похоронах в Лондоне, а потом Энгельс вместе с Пампс и Марксом уехал в Саутгемптон {20}. Он был безутешен. Получив от него письмо, Женни сказала Лонге: «Кажется, он в полном отчаянии и думает, что никогда больше не будет счастлив» {21}.

Раньше Энгельс редко отказывался от партийной работы, однако после смерти Лиззи он, возможно, понял, что не может больше откладывать собственные проекты в угоду тому, чтобы участвовать в бесконечной переписке со всей Европой или удовлетворить все бесчисленное количество просьб написать статью или обзор. Наконец, уже дома, он отклонил предложение молодого издателя из Цюриха Эдуарда Бернштейна, объяснив ему: «За 9 лет, которые я провел в Лондоне, я понял, что невозможно заниматься существенной научной работой, одновременно занимаясь революционной агитацией и пропагандой. Я не становлюсь моложе и должен ограничивать себя в работе, если вообще хочу что-нибудь сделать» {22}.

А что же с книгой Маркса? Даже несмотря на бесконечные семейные драмы и болезни, Маркс работал . Как и всегда, его исследования заставляли его погружаться в глубину предмета и требовали знания многих языков. (Один приятель вспоминал его читающим румынскую газету.) {23} Этот человек, который всю жизнь провел в кабинете, все еще испытывал жгучий интерес к огромному миру, словно по-прежнему был молодым кельнским журналистом, обнаружившим экономическую основу общественных отношений в истории с поставками древесины. Для Маркса каждое событие — экономического, социального или политического толка — в любом уголке земного шара было взаимосвязано с другими и потому критически важно, если он все еще хотел выполнить свой долг перед человечеством (а этот выбор он сделал еще мальчишкой, в Трире); результатом же этого было глубокое понимание мировых законов развития, отраженное в его трудах. Он свято верил, что знания являются главным революционным оружием человека.

Осенью 1878 года Маркс сообщил Николаю Даниельсону, что не планирует отдавать второй том «Капитала» в печать до конца 1879-го — обещанию, данному им Мейснеру в Гамбурге, исполнилось 10 лет {24}. Затем, весной 1879 года, Маркс написал Даниельсону «по секрету», что второй том не может быть опубликован, пока в Германии действует антисоциалистический закон. Маркс заявил, что его это вполне устраивает, так как он не может закончить труд, не зная, чем разрешится промышленный кризис в Англии — Маркс был счастлив, что у него появился предлог для дальнейшего изучения материалов, полученных из Соединенных Штатов и России. К тому же и здоровье не позволяло ему работать без перерывов {25}.

Уезжая из Лондона, Маркс метался от курорта к курорту, надеясь укрепить здоровье. Все его усилия почти всегда сводил на нет какой-нибудь кризис. В августе 1879 года они с Тусси отправились в давно запланированную поездку на Джерси, но получили известие, что у Женнихен 18 августа начались преждевременные роды, когда они с Лонге находились в Рамсгейте {26}. Она родила еще одного мальчика, Эдгара, названного в честь Муша. Маркс немедленно написал ей короткое письмо: «Моя дорогая и нежно любимая Женнихен! Да здравствует новый маленький гражданин мира!» {27} Женни уже прибыла в Рамсгейт, но Маркс тоже настаивал на своем приезде, желая позаботиться о дочери и унять собственную тревогу.

Он приехал во время ужасной грозы. Энгельсу он писал, что Женнихен чувствовала себя прекрасно, но сам он был совсем слаб, и мысли его мешались (он проверял себя, заглядывая в математические задачи, — и выяснил, что попросту не понимает некоторых из них) {28}. Лаура и Лафарг жили в это время вместе с Энгельсом неподалеку, в Истбурне {29}. Узнав уже знакомое ей смятение отца, Лаура отправилась к нему в Рамсгейт и постаралась отвлечь его, пока Женни ухаживала за ее сестрой. Вместе с Лаурой Маркс почувствовал себя значительно лучше, поправлялась и Женнихен. 15 сентября она, ее муж и трое сыновей, их бабушка, дедушка и тетя сели в поезд и отправились в Лондон расширенным, так сказать, семейным составом после отдыха на побережье {30}.