Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Некоторые были заняты на работе не день, а час или два — после чего просто ждали, когда их снова вызовут работать. Поясняет Бен Тиллетт:

«Толкаясь, проклиная, ругаясь, злобно ухмыляясь, эти сволочи выбирают счастливчиков из толпы. В клетке — помещении, названном так из-за решеток с толстыми железными прутьями, чтобы защитить контролеров от толпы, голодные и нищие мужчины боролись, словно безумцы, за вожделенный билет, настоящий талисман жизни. Одежда, плоть, даже уши — все было порвано и окровавлено, люди дрались за возможность работать и заработать насмерть, в буквальном смысле лезли по головам, в ярости били по прутьям клетки, в которой их держали, словно бешеных крыс. Вызвать могли сегодня — или через неделю, и голодные, обозленные мужчины ждали работу, которой все не было…» {14}

60 тысяч докеров взбунтовались и вышли на забастовку. Требования были просты и скромны: минимальная зарплата 6 пенсов в час — увеличенная на пенни — возглавила список {15}. Однако судоходные компании посмеялись над такой ерундой. Как могли самые бесправные лондонские рабочие рассчитывать победить могущественную систему и людей, которые контролировали почти всю торговлю на море?

Компании не учли, что отчаяние придает небывалые силы. Рабочие были готовы умереть — но не вернуться к рабскому труду. Недооценили компании и профсоюзных лидеров. Забастовка была спланирована и организована в пабе «Уэйдс Армс» на Райден-стрит, к северу от доков. Тусси и жена Джона Бернса собирали деньги и вещи, ходили по домам, распределяли материальную помощь; бастующим симпатизировали и простые люди, и благотворительные организации, и политические группы и другие профсоюзы {16}.

Энгельс говорил, что Тусси «по уши в забастовке и работает, как Троян» {17}. В начале сентября она участвует в митинге в Гайд-парке, выступая от имени бастующих. Корреспондент лондонской газеты « Labour Elector » пишет: «Удивительно видеть миссис Эвелинг, обращающуюся к многотысячной толпе; удивительно видеть глаза женщин, устремленные на нее, когда она рассказывает о нищете в домах докеров; отрадно видеть, как она смело грозит угнетателям — и с какой сердечностью встречают рабочие ее речь» {18}.

Докеры не знали, с чего начинать, а через две недели забастовки уже фактически голодали. Сообщения о забастовке появлялись в прессе, и некоторые студенты университета примкнули к ней — но организаторы считали, что должны достучаться до самого сердца Лондона и заставить этот город посмотреть, наконец, на людей, которых он так долго не замечал. Это помогло бы оказать давление на судоходные компании, получить поддержку и найти деньги, чтобы помочь докерам. Демонстрация протеста, прошедшая по городу, помогла добиться этого. У голодных, измученных людей просто не было сил на шумную акцию — и потому жители города смотрели на них не со страхом, а с состраданием. Один наблюдатель писал:

«Как только стало известно, что тысячи бастующих докеров уже прошли через весь город — и ни один карман не был оторван, ни одно окно не было разбито, — британский обыватель смог со спокойным сердцем вернуться к себе домой, предоставив этим несчастным чумазым дьяволам бороться с превосходящими силами противника».

Поддержка была недостаточной, и вскоре фонд помощи бастующим опустел {19}. И когда казалось, что перед докерами стоит только один выбор, умереть или сдаться, помощь, как и положено, пришла совершенно неожиданно, в виде огромной суммы, 30 тысяч фунтов из Австралии. Тамошние докеры собрали деньги для своих братьев, им помогли благотворительные организации — и все средства были отправлены в Лондон {20}. Судоходные компании забеспокоились, расценив этот акт солидарности как недобрый знак. Начавшись в самый разгар сезона, забастовка и без того уже стоила им слишком дорого, но если забастовщики начнут получать подобную помощь… Ни одна компания не могла позволить себе держать доки в простое в течение нескольких месяцев. Кроме того, забастовка грозила выйти за пределы Лондона. В противостоянии наметился перелом {21}.

16 сентября докеры выиграли этот бой. Компании пошли на уступки и выполнили почти все требования рабочих. Докеры возвращались на свои рабочие места триумфаторами. Их победу приветствовали по всему миру. Наиболее униженной и бесправной части рабочих удалось победить, потому что они были организованы — и потому что их поддержали рабочие всего мира {22}. Это была также и победа социалистов. Торн говорил, что после этой забастовки социализм перестал быть утопией и доказал, что он — система, способная вывести угнетенный класс из нищеты {23}. Энгельс объявил: «Это самое многообещающее движение за долгие годы, и я горжусь и счастлив тем, что дожил до его реальных побед. Если бы и Маркс был свидетелем этого! Если уж самые забитые люди, отбросы пролетариата, нищие и покорные — смогли объединиться и сражаться каждый день у ворот лондонских доков за свое существование, если они смогли напугать всемогущие судоходные компании — значит, мы вообще не должны больше отчаиваться из-за временных неудач рабочего класса» {24}.

Помимо этого Энгельс заявил, что именно сейчас жизненно необходимо создать Рабочую партию Великобритании {25}.

В течение 2 лет социалисты планировали созвать торжественное собрание в Париже — летом 1889 года — однако за последние месяцы многочисленные расколы, проявления национализма и отвратительные личные стычки поставили под угрозу ожидаемое многими рождение Второго интернационала. Хозяева Всемирного конгресса, французы, были настолько разобщены, что решили провести два отдельных конгресса. В мае Энгельс писал Лафаргу, что они с Тусси усердно работали, чтобы их фракция — «так называемые марксисты» — достигла успеха, однако все их усилия перечеркнули дипломатические оплошности Поля (на которого обиделись социалисты одной английской фракции за то, что он пригласил другую фракцию) и Либкнехта {26} (который никак не мог определиться, какую из французских фракций будут поддерживать немцы {27}). Спорили даже о датах. По первоначальному решению конгресс должен был состояться в сентябре, но Лафарг внезапно решил, что 14 июля подойдет лучше — это был столетний юбилей взятия Бастилии, а кроме того, в этот же день открывался конгресс противников социалистов {28}. Энгельс уже злился и написал Лафаргу, чтобы тот придерживался общего решения и прекратил вести себя, как избалованное дитя {29}. Между тем соперники пытались дискредитировать социалистов, называя будущий конгресс Лафарга «семейным сборищем» {30} Марксов. В конце концов выиграл Лафарг. Конгресс открылся 14 июля, собрав делегатов со всего мира, от западных Штатов до востока России.