Арман Жан, де Ришелье - Политическое завещание, или Принципы управления государством

До сих пор во Франции каждый год 15 августа, в день Успения Девы Марии, во всех католических церквях служат специальный молебен, повсюду организуются процессии, и, само собой разумеется, этот день является государственным праздником, несмотря на то, что Церковь отделена от государства.

Одна из наиболее неприступных рейнских крепостей, Брейзах считался «ключом к Германии». Его взятие означало перелом в войне и близость победы.

Отец Жозеф был главным советником Ришельё, его «правой рукой» и, можно даже сказать, его единственным настоящим доверенным лицом, даже другом. Эта потеря потрясла кардинала.

Вопреки предположениям некоторых испанских историков, в отличие от португальской революции к восстанию в Каталонии кардинал никак не мог приложить руку, для него самого оно стало сюрпризом (впрочем, весьма приятным).

Конфликт закончится поражением Карла IV, который так плохо воспользовался предоставленной ему очередной попыткой реабилитироваться. Он окончательно потерял лотарингский престол, Франция подготавливает аннексию этой земли, и факт исчезновения буферного государства между Францией и Германией будет иметь политическое значение вплоть до XX в. (вопрос Эльзаса и Лотарингии).

Несмотря на совпадение обоих терминов и сходность попыток английского и французского королей укрепить абсолютизм, ни в коем случае не следует путать английский и французский парламенты: в Англии это политический орган, сходный с парламентом в современном значении слова, в то время как французские парламенты являлись судебными палатами и их советники не подлежали избранию, т.к. свои должности они покупали.

Этот королевский фаворит явился будто бы жертвой закулисных политических махинаций людей, пытавшихся свергнуть Ришельё и перевернуть всю дипломатическую систему кардинала в пользу Испании и Империи. Во всяком случае, он попытался сыграть слишком крупную для себя роль (метил ни больше ни меньше, как на место кардинала), за что и поплатился головой.

Анна Австрийская вовремя отдаёт себе отчёт в неминуемом провале заговора, в котором участвовала, и ставит в известность кардинала. Ришельё без труда получает затем всю информацию о заговоре от трусливого Гастона Орлеанского, который в очередной раз предаёт сообщников. Кардинал был настолько потрясён новостью и текстом секретного договора с Испанией, что мгновенно оправился от болезни, хотя и ненадолго.

По некоторым данным, к тому времени Сен-Мар успел уже изрядно надоесть королю.

Он завещал королю свой дворец Пале-Кардиналь – ставший Пале-Ройялем, а также другую недвижимость, коллекцию картин, бриллианты, 1,5 млн ливров наличными для срочных нужд королевства (около 25 млн евро). Помимо короля, среди наследников – его родственники, а также Сорбонна, получившая его библиотеку. В итоге наследство Ришельё номинально превысило огромную сумму в 20 млн ливров, из чего следует вычесть около 6 млн ливров долгов, т.е. в конечном счёте около 14 млн ливров (более 230 млн евро). Однако долги государства кардиналу не были выплачены его наследникам, напротив, его племянница получила массу претензий от кредиторов Ришельё, так что, за исключением недвижимости, его наследство оказалось постепенно растрачено на выплату долгов (см.: Кнехт Р.-Дж. Указ. соч. С. 350-351). Как бы то ни было, ни один французский министр того времени – ни Сюлли, ни Мазарини, ни Фуке – не разбогател у власти так сильно, как кардинал Ришельё. Параллельно с делами Франции он успешно управлял и своими, иногда их смешивая, по обычаям того времени. Одни лишь личные доходы от его должности начальника и главного управляющего мореплавания и торговли, пожалованной ему в 1626 г., составляли более 200 тыс. ливров в год (более 3 млн евро), и то, что сегодня мы назвали бы коррупцией, было тогда в порядке вещей. Забавно, что в 1626 г. Ришельё попросил не выплачивать ему жалованья за эти должности, чтобы позволить казне сэкономить 35 тыс. ливров (см.: Там же. С. 55).

По странному совпадению в тот же день, что и его отец Генрих IV, и номинально он процарствовал, таким образом, ровно 33 года. Король ненадолго пережил своего первого министра.

Около 1 млн жертв из всего лишь 15-миллионного тогдашнего населения Франции.

Удачный термин французского историка И.-М. Берсе. Жёсткость этих мер постоянно усиливалась начиная с 1636 г., когда Франции пришлось не только субсидировать военные действия союзников, но и самой вступить в войну.

Не путать с первой баталией на том же месте в сентябре 1634 г.

Людовик XIV всю жизнь тяготел к максимальной личной власти и питал недоверие к Парижу, чему, конечно, способствовали пережитые в детстве волнения в связи с мятежом и с вынужденным бегством; в частности, из-за этого он обосновался в Версале.

В Вестфалии было заключено два договора, поскольку протестанты и католики совещались отдельно. Мюнстер и Оснабрюк отстоят друг от друга на 50 км.

Фактически почти всю провинцию, за исключением Страсбурга.

Речь идёт о спорных территориях в Лотарингии (тогда части германской империи), вокруг епархиальных городов Метц, Туль и Верден, которые Генрих II присоединил к Франции в 1552 г. и статус которых оставался болезненным вопросом во франко-имперских отношениях в течение почти 100 лет.

В частности, дядя короля Гастон Орлеанский – мог ли очередной мятеж обойтись без него?! – его дочь, а также принцы крови Конде, его брат Конти, Лонгвиль (его жена – сестра Конде и Конти), герцогиня де Шеврёз, маршал де Тюренн и ещё около десятка знатных вельмож.

Маршал де Тюренн, один из главных полководцев Ришельё и Мазарини, в 1650 г. поддержал Фронду (и, в частности, принца Конде, вместе с которым выиграл сражение при Нёрдлингене в августе 1645 г.), но после отъезда Мазарини он возвращается ко двору и защищает короля. Его победы над Конде, а затем над испанской армией позволяют покончить с Фрондой и с испанской интервенцией.

Т.е. протестантов.

В 1659 г., после заключения Пиренейского мира между Францией и Испанией, он будет помилован и вновь вернётся ко двору.

Согласно легенде, именно тогда Людовик XIV, явившийся на заседание парламента в охотничьем костюме, заявил: «Государство – это я». Эта фраза олицетворяла королевский абсолютизм.