Людмила Бояджиева - Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

— Шофер?

— У советских людей нет прислуги. А у меня нет машины.

— Нонсенс! Об этом не стоит писать, верно?

Снимая фильм, подавляющий своей безрадостной обреченностью, Тарковский оставил «за кадром» многие моменты наслаждения жизнью в Италии. Андрею всегда было присуще желание жить комфортабельно в красивой стране, как любому нормальному человеку, задыхавшемуся за «железным занавесом» и не склонному к аскетизму. Но он-то боролся за житейский минимализм и материальную незаинтересованность, провозглашая безоговорочно примат духовных ценностей. Так что же? Если в юные годы Андрея нельзя было упрекнуть в том, что он предпочел модные красивые вещи советскому ширпотребу, то как можно удивляться желаниям гражданина СССР, оказавшегося среди капиталистических соблазнов с женой, обалдевшей от представшей перед ней «красивой жизни»? Хотелось многого, а потому в те дни Тарковских больше всего угнетало отсутствие денег.

Денег решительно не хватало, ведь Андрею так и не удалось сократить аппетиты Ларисы, которая прежде всего приобрела себе дорогую шубу и потом тюками отсылала вещи в Москву. Появились и другие желания.

Еще до фестиваля Лариса присмотрела дом в деревушке Сан-Грегорио, расположенной в горах у Тиволи. Невероятной красоты деревушка теснилась вокруг возвышающегося над ней замка.

Сказка, мечта, сон. Андрей, следуя за старым ключником, смотрел на стены замковых залов, увешанные фамильными портретами, косился на кованые канделябры, рыцарские доспехи, разинутые пасти почерневших каминов… Уже не крошечная безделушка, облагороженная «пылью веков», а целая сокровищница замершего времени могла стать его собственностью. Воображая это, Андрей болезненно морщился:

— Ведь кто-то купит замок. Какой-то толстомордый продавец унитазов.

— А может, и успешный кинорежиссер, — Лариса значительно посмотрела на мужа.

— Но где же мы возьмем деньги? Я вас не понимаю.

— Ничего, Андрюшенька, деньги будут.

Лариса мыслила по-деловому:

— Замок требует дорогого ремонта и содержания, потому и стоит только 1,5 млн долларов.

— Только-то?! Нам придется ограбить банк.

— Нормальные деньги для режиссера номер один… Не качайте головой, мы еще посмотрим, кто станет его хозяином.

Пока же, в ожидании бурного расцвета карьеры Андрея, они купили крошечную часть этих роскошеств — развалившийся «чайный домик» в заброшенном саду. Но и этого было достаточно, чтобы Тарковский начал мечтать о реконструкции своих владений и даже примерялся к постройке бассейна.

Канны, Канны… Канны и Гран-при способны изменить все.

Установка на победу в Каннском фестивале имела давние корни. «Андрей Рублев», имевший полное основание претендовать на Пальмовую ветвь, был показан лишь во внефестивальной программе и потому не мог участвовать в конкурсе на получение Гран-при. «Солярис», официально представленный на конкурс, получил не Гран-при, а специальный приз жюри и ФИПРЕССИ.

«Зеркало» так из Союза и не выпустили. А «Сталкер» был в широком прокате, но с фестивалем не успело сладиться, так как Тарковский уже готовился к отъезду.

«Ностальгией», выставленной Италией на Каннский фестиваль 1983 года с расчетом на Гран-при, Тарковский собирался взять, наконец, реванш.

Бесспорно, Тарковский был достоин награды за совокупность всей своей творческой биографии и судьбы. Он надеялся и ждал, находясь в небывалом напряжении, с нервами, натянутыми как струна.

В Каннах его ошарашило известие — оказывается, в конкурсе решил принять участие старейший классик французского кино, обожаемый Тарковским Робер Брессон!

Воистину, судьба бывает изобретательно жестока к тем, кто замыслил взлететь высоко. Получить в соперники самого уважаемого Тарковским режиссера — это было уж слишком даже для амбициозного эгоцентрика.

Андрей обомлел:

— Как? Почему мне ничего об этом не сказали? Они что, хотели меня подставить?

Он был в смятении и панике, подозревая, что этот подвох организован кем-то с дьявольской изобретательностью.

Брессон, никогда ни с кем не соревновавшийся, в год своего 75-летия приехал в Канны за короной! Причем заявил об этом во всех интервью. Судьба свела Тарковского в единоборстве с едва ли не единственным кумиром — суровое испытание даже для проповедника возвышенной духовности.

Когда был назначен просмотр фильма Брессона, Тарковский сообщил о своем решении:

— Я посмотрю этот фильм объективным взглядом и, если это очередной шедевр, так тому и быть. А если мне фильм не понравится — я буду защищаться.

Фильм Брессона — «Деньги» («L ’Argent») , по повести Льва Толстого «Фальшивый купон», не привел в восторг Тарковского и его друзей, что давало некую надежду на победу «Ностальгии».

На следующий день был показан фильм Тарковского, и в том же зале Андрей выступил на пресс-конференции.

Он говорил о важной для него теме в контексте фильма: о дисгармонии духовного и материального в современной жизни. И о том, что смысл человеческой жизни заключается в развитии духовного начала: «При потере этого смысла общество неминуемо деградирует».

Речь Тарковского завершилась аплодисментами. Но когда журналисты уже направились к выходу, проповедник спасительной нравственной силы вдруг остановил их:

— Постойте, господа журналисты! У меня есть сообщение для прессы, — зал напрягся. — Дело в том, что мне сообщили, будто бы господин Брессон сделал заявление, что приехал сюда только за Гран-при. Но… если это так, то я должен сообщить вам, что я тоже согласен только на Гран-при!

Над залом пронесся восторженный гул — в интриге фестиваля обозначилась скандальная нота.

Заявление Тарковского кажется довольно странным после разглагольствований о необходимости совершенствования духовных качеств человека. Вызов, брошенный сединам уважаемого классика, явно унижал достоинство Тарковского, но он этого не чувствовал. Ненавистное материальное начало в виде денежного приза заставило его забыть о декларируемых принципах. Причем — легко. Казалось бы, нет сомнений в том, что заявление Тарковского должно звучать иначе: «Полагаю, что соперничество между мной и классиком французского кино неуместно и неэтично. Предоставим жюри право принимать решение в этой ситуации» — вполне приемлемая позиция, тем более что он никак не мог реально повлиять на сложившуюся ситуацию. Но Тарковский поступил иначе, заявив о своей готовности сражаться. Удивляет непонимание проповедником духовности простой истины, что уж лучше сохранить лицо, чем проявить излишнюю самоуверенность и неуважительное отношение к ветерану кино. Ведь решение все равно будет принято независимо от его ультиматума. Каким же образом он намеревался бороться с Брессоном?