Капка Кассабова - Двенадцать минут любви

Оставался час до полуночи. Мы исполняли идеальные близкие хиро, а в зале витал аромат ягнятины на гриле. Я закрыла глаза и попыталась не думать ни о чем, мечтать и ничего больше.

Но мне хотелось большего, пусть и не знала, чего именно. « Не пробуждайся, если мечтаешь о любви, девочка , — стонал певец. — Ибо любовь — мечта».

Внезапно краем глазом я заметила юношу, который стоял на улице и смотрел на меня через стеклянное окно кафе. Я его тотчас узнала, хотя много лет не видела.

Мы с Терри дружили со времен учебы в маленьком университетском городке на Южном острове; последние восемь лет он писал из разных неспокойных мест, где переживал одно экстремальное приключение за другим: перебивался на улицах Дамаска, убегал от банды наркоторговцев в Колумбии, находился под прицелом тайной полиции Сирии, подозревающей, что он агент Израиля… и ничто из его злоключений меня не удивляло, просто он всегда был выдумщиком и авантюристом. Последняя новость, пришедшая от него, — про вербовку в ряды британской армии.

И вот он появился в кафе, будто взошло солнце. Кудри сменил военный ежик. Лицо уставшее и очень взрослое, хотя ему еще и двадцати шести не было.

Но глаза те же: зеленые, счастливые и любопытные. За плечами армейский рюкзак и гитара, которую он, с присущей ему неуклюжестью, брякнул на стол. На фоне вальса «Романс по соседству» раздался ее громкий звон.

— Здорово, дружище Капка. Ты подстриглась.

Я пожала плечами, чувствуя глуповатую радость оттого, что вижу его: «Ну прошло… сколько, восемь лет? Мне нужно было постричься».

Его лицо расплылось в улыбке, а я поймала себя на том, что и мой рот широко растянулся. Терри выглядел странно со свои рюкзаком и стриженой головой среди всей этой dolce vita.

— А ты что здесь делаешь?

— Мой дедушка умер. Я в увольнительной, приехал на похороны.

— Мне очень жаль. Но что ты делаешь именно в этом месте?

— Не знаю. Дай, думаю, пошатаюсь, отдохну, посмотрю на новую гавань Виадук. А еще увидел фото, на котором ты где-то танцуешь, и решил попробовать отыскать.

Несмотря на характерные для киви манеры поведения и лексикон, за годы службы он приобрел не вяжущийся с ним английский акцент.

— Так откуда ты узнал, что я тут?

— Я не знал. Просто дай, думаю, зайду. А тут ты.

Он сжал меня в искренних объятиях, настолько долгих, насколько я могла выдержать без того, чтобы не начать вальсировать. Потом подсел за наш длинный стол к остальным тангерос, с которыми сразу же и познакомился.

— Привет, Джим. А как бы мне подхватить это ваше танго?

— Танго не болезнь, чтобы его подхватывать, — ответил Джеймс, и все засмеялись. Так он пытался защитить меня от незнакомого наглеца. Но к концу вечера все были очарованы Терри. Особенно я.

Спустя неделю он уехал в Британию, и началась десятимесячная романтическая переписка, в которой строились планы на будущее и обсуждалась тема совместной жизни. Очевидно, судьба всегда хотела видеть нас вместе, еще с тех юных лет, когда я страдала от анорексии, а он — от прыщей.

В конце концов мы решили, что я перееду в Британию, пока не закончится срок его службы. И вот под взволнованными взглядами родителей и всезнающим оком Пьяццоллы, изображение которого по-прежнему висело на моей стене, я собрала несколько коробок с танцевальными туфлями, дисками и книгами. У меня была виза, билет в один конец и любовь всей жизни. Что еще нужно романтику? Да ничего. Nada más.

Снова настало время прощаться с друзьями в Окленде.

— Капка, если с твоим коммандос ничего не выйдет, знай, у тебя всегда тут есть танго, — Джеймс фыркнул, но смешок вышел грустным.

— Жду твоих армейских донесений, — сказал Джефф.

— Да здравствует Королева! — подмигнул мне Мурат, красавец-турок, новый владелец Limon.

— Вперед, тангера, — Ануш помахала кроваво-красными ногтями.

Нас с Терри не связывало ничего, кроме мечты, но мечты очень значимой.

К моменту встречи в аэропорту Хитроу мы не виделись десять месяцев. Меня шокировал вид заросшего парня в шортах хаки и «римских» сандалиях. «Боже правый, что я наделала», — мелькнула на секунду шальная мысль. Но пути назад не было. У меня была двухгодичная виза, а прошлая жизнь, упакованная в коробки, осталась в подвале родительского дома. А главное, я любила этого мужчину, который стоял посреди гудящей толпы и приветствовал меня, тихонько наигрывая на гитаре первые аккорды моей любимой «Малены».

«Малена поет танго, как никто другой…»

Я пыталась улыбаться сквозь слезы. Мы оба смеялись и плакали, чувствуя облегчение после долгих поисков чего-то и кого-то по свету. Никакой больше бандонеоновой тоски по Малене.

Терри предупреждал, что обитает в армейской казарме в глухомани. Там, в его комнатке военного компаунда, я разложила под подоконником танцевальные туфли, диски, книги. Терри тем временем полировал свои парадные башмаки, которые — во имя Ее Королевского Величества — всегда должны сиять. Цвели деревья, и в вечерней неге мы мечтали о будущем. А что же в настоящем?

В тот момент мы были самой счастливой парой в мире. Мы залезали на крышу офицерского клуба, построенного в английском стиле и выходящего на парадную площадь. Пели цикады, и луна на темно-синем небе казалась нарисованной, как старомодный кадр из фильма «День, когда ты меня полюбишь», где Карлос Гардель поет своей невесте, и лица их сияют от макияжа, а волосы, уложенные по моде 1920-х годов, — от бриллиантина.

Терри ставил «Мечтать и ничего больше».

— Как насчет потанцевать? — спрашивал он, лучезарно улыбаясь. Он всегда светился, а рядом с ним и я тоже.

— Но…

Разве он знал, как вальсировать? Да, знал, пусть и в своей «военизированной» манере, и мог вести хиро: раз-два-три, раз-два-три, хотя и не поспевал за музыкой. Оказывается, последние пару месяцев каждые выходные его друзья ходили в пабы или «по бабам», а он ездил в Кембридж, где брал уроки танго в зале старой пресвитерианской церкви. Оставаясь потом допоздна на милонгах, он вынужден был ночевать где-то в полях, в спальном мешке.

— Пока плохо получается, но мне хотелось тебя удивить. Не понимаю я этой музыки, почему все так мучительно грустно, но я хочу танцевать с тобой, так что готовься меня учить.

К сожалению, учитель из меня никудышный. Я всегда была ведомой, никогда не вела, а пытаться представить себя на мужском месте — все равно что перейти по ту сторону зеркала.

На другой стороне все по-иному. Мужчина поднимает левую руку. Он двигается вперед, в то время как женщина отступает, выполняя каминату или очо назад, — привет мускулинным основателям танца — и всегда партнер должен следить за местом действия, даже если это кровать, а не танцпол. Я понятия не имела, как подобное вытворять, и потому просто руководила, используя набор фраз «веди грудью», «слушай музыку», «взаимодействуй со мной», «нет, ногу не сюда», «спине больно от твоей руки», «вот так хорошо», «давай еще раз», «что значит, ты не можешь?».