Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Первый животрепещущий вопрос: «Кто еще знал?»

Он настаивает, что семья ничего не знала об афере. «Я знал, что неминуема катастрофа, я должен был принять вину на себя, – говорит он. – Я понимаю, что заслужил наказание и принял его почти с облегчением, но я должен был отвести удар от семьи». Так что он, не дрогнув, встретил арест и, по его словам, был в ужасе от того, что оказались замараны имена его жены, брата и сыновей. Против членов его семьи не было ни свидетелей, ни документов, ни малейших улик, продолжает он, потому что они ни в чем не замешаны. «Я не понимал, как можно было их обвинить, – утверждает он, – я знал, что против них никто ничего не мог раскопать».

В таком случае кто еще мог заподозрить его в мошенничестве?

«Только Пикауэр, – говорит он. – То есть как он мог не заподозрить?» Джеффри Пикауэр предлагал его клиентам сомнительные схемы минимизации налогов и был клиентом нечистого на руку арбитражера Айвена Боски в жаркие восьмидесятые. «Он раздал много конвертиков», – говорит Мэдофф о Пикауэре, но не хочет признать, что другие гигантские фидер-фонды и крупные инвесторы знали, что инвестируют в пирамиду. Самое нелицеприятное, что он скажет по их адресу, – что некоторым из них «не хватило квалификации».

Второй из наиболее насущных вопросов: «Когда это началось?»

Мэдофф, как и на суде, продолжает настаивать, что его грандиозная афера началась не раньше 1992 года. До тех пор, по его словам, он занимался только законными инвестициями. Он заявляет, что прокуратура и конкурсный управляющий заблуждаются, утверждая, что афера началась раньше или что это с самого начала было жульничество.

Разумеется, от ответа на вопрос «Когда это началось?» многое зависит. Чем раньше началась афера, тем больше активов, пока еще остающихся у семьи Мэдоффа, сможет конфисковать правосудие в пользу жертв. Так что на этот простой вопрос прямого ответа не будет – по крайней мере, пока Мэдоффы не удовлетворят все предъявленные им финансовые претензии. И даже тогда сам Мэдофф вряд ли поставит под сомнение их легитимность, дав на этот вопрос ответ, отличный от сегодняшнего.

Прокуроры при каждом удобном случае говорили, что пирамида началась «по меньшей мере с восьмидесятых». Конкурсный управляющий заявляет, что в период, за который удалось восстановить внутренние отчеты Мэдоффа, начиная с конца семидесятых, по нескольким счетам крупных клиентов был проведен лишь минимум сделок. Но выписки по клиентским счетам за те же годы действительно показывают инвестиционные активы на этих счетах. Отчеты банков и расчетных палат сохранились только начиная с 2002 года, то есть отчетов из независимых источников, подтверждающих, что Мэдофф действительно делал эти инвестиции, попросту не существует. После двух лет расследования по-прежнему нельзя предъявить ни одного юридически обоснованного документа, который бы точно указывал, когда началась афера. Отчетности нет, а люди, способные дать ответ, либо не хотят отвечать, либо повторяют версию Мэдоффа.

Пирамида могла существовать с первого же дня, но такое предположение Мэдофф решительно отвергает. По его заверениям, в первые двадцать лет, во времена богатых возможностей для арбитражных сделок, он был достаточно успешным трейдером, чтобы построить витринную, законную часть своего бизнеса. И вряд ли наивно предположение, что некто столь удачливый в своей законной деятельности, как Мэдофф, вполне мог преуспеть и в управлении частными инвестициями, применяя типовые приемы арбитражных операций, по крайней мере, на первых порах – до того, как деньги потекли к нему рекой.

Анализ всех вероятностей чуть склоняется в сторону того мнения, что собственно пирамида в крупном масштабе началась где-то с середины или конца восьмидесятых. Многие инвесторы припомнили, как примерно в это время им говорили, что Мэдофф отходит от арбитражных операций – быть может, с умыслом замести следы. Вскоре после 1986 года он сказал Майку Энглеру, что теперь предоставляет свои услуги по управлению «корпоративными» деньгами также и частным инвесторам, – еще одна правдоподобная история. До 1985 года Мэдофф изредка подписывал родственникам Рут чеки на погашение, но никто не помнит, чтобы он так поступал и позже. В середине восьмидесятых клиентские счета «друзей и семьи», первоначально открытые Солом Альперном у Avellino & Bienes, начали расти с астрономической скоростью, возможно, перекачивая для Мэдоффа больше денег, чем он мог использовать в законном арбитраже. Даже Мэдофф признает, что вывод активов после обрушения рынка в 1987 году поставил его в крайне тяжелое положение, и тут как раз огромные деньги потекли к нему от первых его клиентов – хедж-фондов.

Как бы то ни было, сегодня из ответов Мэдоффа ясно, что с самых первых дней своей карьеры он скользил по грани между правдой и ложью. Он сам рассказывает, как в 1962 году, будучи молодым брокером, угодил в беду, потеряв деньги «друзей и семьи», но возместил потери, заняв средства у Альперна, – и позволил обманутым клиентам считать себя гением. Рассказывает он и об иностранцах, в восьмидесятые с его помощью обходивших законы о валютном регулировании своих стран, – и он помогал им не моргнув глазом.

Так что даже если бы Мэдоффа обязали пройти через детектор лжи, вполне возможно, что не получилось бы точно выяснить, когда именно он стал жуликом. Было ли это решение принято в один прекрасный день, или оно стало логичным итогом, к которому он десятилетиями шел, балансируя на грани правды и лжи?

Из ответов Мэдоффа очевидно еще и то, что он считает предателями крупных клиентов, которые после краха 1987 года вдруг начали вырывать деньги из его рук, – тех самых клиентов, которые среди тысяч других теперь числятся жертвами его собственного грандиозного предательства.

«Одним из условий моего соглашения с ними было то, что прибыли будут реинвестироваться, а не изыматься, – говорит он скорее обиженно, чем сердито. – И из всех клиентов только они одни не выполнили уговор. Пикауэр и Шапиро хуже всех, Чейз и Леви получше». Но он признает, что Карл Шапиро, Джеффри Пикауэр и Норман Леви выручили его новыми вливаниями, когда в 1992 году к нему с проверкой нагрянула Комиссия по ценным бумагам и биржам и ему отчаянно понадобились деньги. И все же он считает, что вышеперечисленные «меня подставили. Бросили на произвол судьбы».

Мэдофф без тени иронии говорит: «Пикауэр заявил, что потерял кучу денег на облигациях Goldman Sachs. Как оказалось, он соврал – никаких денег он не терял, и не потому он изъял у меня [деньги]». Другие крупные клиенты тоже выводили деньги, хотя и несопоставимо меньшие суммы. Он туманно намекает, что их инвестиционные портфели включали нереализованные прибыли по долгосрочным ценным бумагам, которые были компенсированы контрагентскими позициями его зарубежных клиентов, позициями, которые, по его словам, он мог закрыть лишь с огромными потерями.