Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Но действительность конца 2008 года была такова, что Комиссия оказалась связанной по рукам и ногам своей историей отношений с Мэдоффом и к тому же сама находилась в процессе смены руководства, пока новая администрация переезжала в Белый дом. Разделенный Конгресс уже вступил в борьбу за рушащиеся банки, с трудом балансирующие страховые фирмы, автопроизводителей на грани банкротства и несколько крупных брокерских компаний, попавших в опасное положение. Поднималось цунами конфискаций заложенного под ипотечный кредит жилья, росла безработица, а большинство источников потребительского и делового кредита страны охватил паралич.

За отсутствием более продуктивного и гибкого выбора основной возможностью была слепая, медлительная и вызывающая яростные протесты ликвидация в суде по банкротствам руками SIPC.

Судебные иски на предмет «возврата сумм, выплаченных ранее» – неотъемлемая часть ликвидации в суде по банкротствам. Обычно конкурсный управляющий первым делом ищет случаи изъятия денег непосредственно перед крахом финансовой пирамиды. При некотором везении может обнаружиться несколько нетронутых банковских или брокерских счетов либо несколько дорогостоящих игрушек и миленьких домиков, которые можно забрать и продать. Хотя по своей сути финансовая пирамида – это просто банковский счет обманщика с пачкой приходных ордеров на одном конце и чековой книжкой на другом. Источник жизненной силы пирамиды – в деньгах, текущих в нее в виде «инвестиций» и вытекающих в виде «изъятий».

Чтобы вернуть инвесторам утекшие деньги, Пикарду требовалось судиться с теми, кто их изымал, и эту обязанность «выигравшие вчистую» рассматривали как угрозу, направленную непосредственно против них, особенно это касалось тех, кто изъял на миллионы долларов больше, чем вложил изначально. Если бы Пикарда можно было заставить признать за основу их исков последние выписки по их клиентским счетам, тогда в их собственности по-прежнему оставались бы деньги из ликвидационной массы, независимо от того, сколько они изъяли. Это означало бы, что они полностью защищены от процессов по «возврату сумм, выплаченных ранее», и, в свою очередь, возвращение по суду многих миллиардов долларов, чего требовал Пикард, стало бы невозможным.

Пикард исходил из того, что на удовлетворение всех претензий жертв Мэдоффа имеется в наличии ограниченная сумма денег. В его понимании «выигравшие вчистую» уже получили на руки каждый цент каждого доллара, который они вручили Мэдоффу. Но – при самых оптимистичных прогнозах – Пикард опасался, что «вчистую проигравшие» получат лишь двадцать, в лучшем случае тридцать центов на доллар, если Дэвиду Шиэну очень повезет с крупномасштабными исками по «возврату ранее выплаченных сумм».

Если ему не повезет и этот ограниченный фонд наличности уменьшится, а затем будет разделен между всеми клиентами Мэдоффа на основании конечных остатков на их счетах, может статься, что выплата будет исчисляться в лучшем случае несколькими центами на доллар.

Но что, если активы не ограничены? Что, если найденные седельные сумки жулика бездонны? Что, если кто-либо – та же SIPC или Комиссия – возьмет да и прискачет со всеми этими 64,8 млрд долларов, необходимыми для выплаты всех ста процентов остатка по счету каждого клиента?

По закону SIPC могла обратиться за деньгами к Уолл-стрит, а Комиссия могла получать деньги из Казначейства. Вероятно, этот вариант многим жертвам Мэдоффа казался справедливым: жирные коты с Уолл-стрит должны обеспечить те фиктивные прибыли, которые пообещал им Мэдофф, да и нерадивые регуляторы, позволившие случиться этому бедствию, тоже должны скинуться.

Дискуссия вокруг компенсаций ширилась. Почему нужно ограничиться спасением жертв Мэдоффа? В 2008 и в первой половине 2009 года распались или были закрыты буквально десятки финансовых пирамид. И как быть с законными прибылями остальных американцев, потерпевших убытки в том же самом крахе рынка, который вызвал падение Мэдоффа? Отчего фиктивные прибыли, обещанные жуликом, могут волшебным образом вернуться на банковские счета его клиентов, тогда как законные прибыли от реальных честных сделок всей остальной Америки попросту исчезли?

Эти вопросы предвещали если не войну, то что-то вроде нее, и первый выстрел прозвучал 5 июня 2009 года.

В этот день небольшая фирма Lax & Neville подала коллективный иск против Пикарда от имени истцов, чьи требования он отверг. Одним из истцов был семидесятишестилетний житель Нью-Йорка Алан Голдстайн, который, будучи жертвой Мэдоффа, вскоре после его ареста давал показания в Конгрессе.

На слушаниях Конгресса он был красноречив. «Я – человеческое лицо трагедии, – говорил он Финансовому комитету 5 января. – Я говорю не только за себя, но и за многих, которые из-за этой финансовой пирамиды потеряли все».

За свою трудовую жизнь он накопил 4,2 млн долларов пенсионных сбережений и все вложил в Мэдоффа. На протяжении 21 года растущих рынков и подъема конъюнктуры Мэдофф выплачивал ему устойчивый годовой доход, варьирующийся от 8 % до 12 %. «Я был готов отказаться от сверхвысоких прибылей в годы бума в пользу большей надежности, – говорил он. – Мы доверили мистеру Мэдоффу все, что имели, а теперь пропало все, что я заработал за пятьдесят лет».

После краха он был вынужден обратить в деньги свой полис по страхованию жизни, чтобы выплатить взнос по закладной, пытался продать дом на депрессивном рынке и опасался, что его лишат права выкупить дом. «До этой поры я не мог и представить, что с нами случится такое финансовое бедствие, – добавил он. – В мгновение ока исчезли все сбережения, ради которых я трудился всю мою жизнь… Сегодня, когда я сижу перед вами, я конченый человек».

Он потребовал от Конгресса основать фонд реституции и ввести в действие своего рода чрезвычайное законодательство, которое позволило бы SIPC «ослабить нормы» и распределять деньги с большей скоростью. И заключил: «Мы не доверительные фонды, не хедж-фонды и не банки. Мы обычные люди, которые были жертвами непостижимого преступления и жизни которых перевернулись вверх дном. Мы обращаемся к вам, единственной нашей надежде, за помощью, в которой мы так отчаянно нуждаемся».

Но Конгресс не ввел в действие ни чрезвычайного законодательства, ни фонда реституции. Не вызвали изменений в политике SIPC и призывы к Комиссии по ценным бумагам и биржам. В частном порядке регуляторы могли раздражаться на то, что SIPC решает назревший вопрос расширения связи с общественностью. Но и у самой Комиссии в отношениях с общественностью имелись громадные проблемы, и в битве вокруг чистых активов она вообще не принимала на себя никаких обязательств, пока этого не потребовал суд.