Салли Смит - Королева

Критики-лейбористы интересовались, почему королева освобождена от уплаты налогов, и требовали огласить размеры ее личного состояния. Уильям Гамильтон, убежденный республиканец, состоящий в комиссии, назвал принцессу Маргарет (у которой официальная нагрузка оказалась сильно облегченной – всего тридцать одно мероприятие за пределами Лондона в 1970 году) “дорогой содержанкой” (25). Дворец выдвинул возражение, что оценка чистой стоимости активов королевы в сто миллионов фунтов завышена, поскольку большинство этих активов – коллекция произведений искусства, драгоценности короны, обстановка трех принадлежащих государству дворцов – находятся в доверительной собственности, дохода не приносят и продаже не подлежат.

2 декабря комиссия представила свой доклад, и парламент одобрил Закон о цивильном листе от 1972 года, удовлетворявший пожелания королевы: выплаты по цивильному листу увеличивались до 980 000 фунтов в год на десять лет, повышалась также компенсация представительских расходов других членов королевской семьи. (Довольствие принцессы Маргарет выросло с 15 000 до 35 000 фунтов в год.) “Личный кошелек” Елизаветы II, обеспечивающий как персональные, так и общественные расходы (например, пенсию придворных), теперь должен был финансироваться не по цивильному листу, а исключительно за счет доходов с герцогства Ланкастерского. Кроме того, аудиторские проверки предполагалось сделать регулярными. У прессы появлялась возможность из года в год поднимать вопросы налогообложения и финансовой поддержки “второразрядных” членов королевской семьи.

В начале 1972 года Майкл Адин решил отправиться на покой – за три года до планируемого срока ухода в отставку, – и личным секретарем был назначен Мартин Чартерис. “Мартин получил свой шанс и проявил себя во всей красе, – свидетельствует Гай Чартерис. – “Единственное, чего я хочу, – говорил он, – показать людям истинную королеву”. Мне кажется, ему удалось” (26). Ободряя Елизавету II, он часто повторял: “Ваша задача – нести людям свет счастья” (27). Стоило ему занять главенствующую позицию, и речи королевы тут же засверкали новыми красками, в них появились прежде отсутствовавшие юмористические нотки. Кроме того, он нашел общий язык с Уильямом Хеселтайном, который получил должность его помощника, и Рональдом Эллисоном, новым пресс-секретарем, прежде работавшим на Флит-стрит и знавшим репортерскую кухню.

В свои сорок пять Елизавета II не утратила кипучей энергии и по-прежнему могла похвастаться крепким здоровьем. В ноябре 1971 года, однако, она умудрилась заразиться ветрянкой – “ладно бы еще от кого-то из детей”, по ее собственным словам. “Нелепая болезнь” (28), как она сама ее называла, заперла Елизавету II на время карантина в четырех стенах. Когда инфекционный период уже закончился, а сыпь еще оставалась, королева вернулась к своим обязанностям на территории дворца – в том числе к встречам с премьер-министром по вторникам. Получив от Хита довольно сухую записку с “сочувствием” (29) по поводу болезни, ее величество в непринужденном ключе поблагодарила за участие и подосадовала, что не может пока выйти на люди, чтобы “не заразиться снова – ведь с вирусом шутки плохи” (30).

Подобные недомогания у королевы случались крайне редко. Она всегда верила в пользу свежего воздуха и физической нагрузки, которую ей обеспечивала верховая езда и ежедневные прогулки пешком. Спасала также привычка надевать перчатки на общественных мероприятиях и держаться подальше от кашляющих и чихающих. Тем не менее на четвертом и пятом десятке лет (31) ее величество периодически страдала от случайных простуд и приступов ларингита и синусита, не вызывавших, впрочем, жалоб на жизнь и не заставлявших откладывать дела. “У нее теория, что нужно работать как ни в чем не бывало, и простуда отступит” (32), – утверждает кузина королевы. Исключением стала суровая простуда, подхваченная после инвеституры Чарльза, когда Елизавете II пришлось отменить все встречи на четыре дня.

Домашний отоларинголог королевы сэр Сесил Хогг вынужден был ездить по всем королевским резиденциям. После первого визита в Букингемский дворец он признавался, “как неловко видеть королеву в спальне в ночной сорочке и слушать ее стетоскопом, – вспоминает его дочь, Мин Хогг. – Однако ее величество мастерски помогла ему преодолеть смущение. “Я нервничаю не меньше вашего”, – успокаивала она врача” (33).

Несмотря на полный штат докторов, включая узких специалистов, Елизавета II во многом полагалась на гомеопатию – задолго до того, как подобные средства получили широкое распространение. Она, как и ее мать, считает, что “вреда они не принесут, а пользу вполне могут” (34), – объясняет леди Анжела Освальд, соседка и приятельница по Норфолку. К гомеопатии – приему сильно разведенных в воде препаратов, которые при обычной концентрации способствуют развитию болезни, – пристрастилась еще королева Виктория, и в 1923 году врач-шотландец сэр Джон Уир начал прописывать гомеопатические средства членам королевской семьи. После ухода Уира на пенсию в 1968 году королева впервые взяла в придворные лекари женщину – доктора Марджери Блэки, тоже гомеопата. Среди самых экзотических ее назначений (35) можно назвать малвернскую воду с каплей мышьяка от синуситов.

В третье десятилетие царствования Елизавета II уплотнила график своих зарубежных поездок – пятнадцать визитов в страны Содружества, включая довольно продолжительные путешествия по странам Тихоокеанского региона, призванные укрепить их связи с Британией, а также государственные визиты в семнадцать стран вне Содружества. Одним из самых значимых в их числе стал визит доброй воли во Францию в мае 1972 года, подготовивший почву для парламентской ратификации договора о вступлении Британии в Общий рынок, который Хит выторговал, обхаживая скептически настроенного Жоржа Помпиду.

Серьезную угрозу для поездки представляли опасения за жизнь дяди королевы, семидесятисемилетнего герцога Виндзорского, у которого началась терминальная стадия рака горла. В свое время его не пустили на свадьбу и коронацию Елизаветы II, однако затем королева протянула семидесятилетнему на тот момент герцогу оливковую ветвь мира (37), когда Виндзор приехал в Лондон делать операцию на глазах. Она поддерживала его, навестив дважды за время реабилитационного периода, и впервые с тех пор, как Виндзоры покинули Британию, увиделась с герцогиней. Два года спустя герцог с супругой вместе с остальными членами семьи открывали мемориальную доску в честь матери Виндзора, хотя на торжественный обед у королевы, как и на семейный ужин после похорон королевы Марии, их не пригласили. Однако в 1968 году (38) ее величество милостиво согласилась на просьбу герцога похоронить его и герцогиню в королевской фамильной усыпальнице в Фрогморе, в Виндзорском дворцовом парке, и выплачивать скромное довольствие герцогине, если она останется вдовой.