Николай Прокудин - Гусарские страсти эпохи застоя

Лысый несколько секунд разрывался между желанием выпить и семейным долгом, но, в конце концов, вожделение алкоголя оказалось чуточку сильнее.

Он отворил скрипучую калитку, висящую на одной петле, и почти бегом проскочил в палисадник.

- И чего ты так жену боишься? Подкаблучник!

- Э-э. Никита. Нафиг мне опять с Веркой драться. Она чуть чего в морду царапаться бросается.

- Выгони ее, отправь к маме домой на перевоспитание.

- Она тогда меня бросит.

Ну и хрен с ней (подумал Никита), стерва первейшая в городке, по крайней мере, в первой пятерке стерв, точно. Парень даже полысел на моих глазах, от такой нервной жизни, постоянно психует, нервничает. Вновь заходить в мансарду, за стаканом, не хотелось и Ромашкин сунул ему в руку свой. Идти в дом: бр-р-р.... Какие-то ужасные ощущения, будто кто-то там прячется внутри и хочет и его, Ромашкина убить.

Никита налил в стакан приятелю приблизительно на два пальца, но не от дна, а от краев, а сам взялся за бутылку.

- Ого! - воскликнул сосед. - Знатно, вот это доза!

- Ну, за упокой души, раба божьего, Михаила Шмера, хорошего парня и боевого офицера! - произнес с чувством Никита и отхлебнул из горлышка три глубоких глотка. Сосед кивнул головой и осушил свой стакан.

Разговор не клеился. Лысый закурил, а Ромашкин вдруг запел:

"А первая пуля

А первая пуля

А первая пуля, да ранила коня

Любо братцы, любо..."

Плешивый пехотинец не поддержал песню, тихохонько поднялся со скамьи и молча, бочком, бочком, выскользнул за ограду.

... Песня оборвалась и за металлической сеткой, служившей забором, послышались шаги и шевеление.

- Кто там шуршит! Выходи! - рявкнул Никита. - Не боись, не обижу!

- Я, посыльный! - услышали приятели тонкий писк солдата.

- Кто такой? Зачем пришел? - усмехнулся Ромашкин.

- Это я, Кулешов! - ответил боец. - Вас вызывают в батальон.

- Витька, доложи, кого еще вызывают? Кто посмел вызвать печалящегося?

- Начальник штаба Давыденко. Вас и Шкребуса. Давыденко сидит в оружейке и сильно ругается.

- Что именно говорит?

- Ничего, просто матерится. Сидит с автоматом на коленях, злой до безобразия!

- Ага! По мою душу, значит! Скажи ему, пошел в жопу!

- Прямо так?

- Прямо так и передай! Ступай солдат и не мешай благородным господам офицерам пить ром. Скажи мол: "Офицера пьють ром, и не идут! Не желают! Напьются и затем блевать будут!"

Никита достал из коробки под столом пригоршню грецких и земляных орехов, (презент от одного из приезжавших солдатских папаш) и принялся их колоть, зажимая между дверью и дверной коробкой и складывая на газету. Надо же чем-то отвлечься от нехороших мыслей.

"Чего хочет Мирон? Зачем вызывает? Я то тут при чем? Дорогу ему не переходил, кровать не мял, по крайней мере, не попадался".

В квартире по-прежнему стояла гробовая тишина, прерываемая лишь хрустом раскалываемой скорлупы. Шорохи и голоса, кажется, утихли, но Ромашкин оставался на веранде и не входил в домик. Когда горка набралась довольно приличная, Ромашкин взял газетку, на которой лежал десерт, и стал сортировать, отделяя труху, мусор и пыль от спелых ядрышек. За этим занятием его застал внезапно появившийся в квартире Шкребус.

Никита вздрогнул от неожиданности и спросил:

- Ты как вошел, Ребус?

- Через дверь, чудак человек! - раздраженно ответил взводный. - Ты бы еще спросил: Вы кто такой?! С головой уже не в порядке? Я стучал и покричал, но, ответа и приглашения войти не получил. Смотрю, дверь не заперта, я и вошел.

- Не ответил, говоришь? Значит, я задумался.

- Не перенапрягись, остынь, а то тоже "крыша поедет" и "башня" со стопоров слетит. Чем вы со Шмером занимались в последнее время? Хиромантией и черной магией? Что его могло сподвигнуть на этот бессмысленный террор? Белая горячка? Был хороший парень, покуда с тобой не связался. Ты его что, зомбировал?

- Иди к черту, Глобус! Не болтай ерунды! - ответил Никита и грязно выругался.

- А я то тут причем? - обиделся Шкребус. - Чего материшь меня? Может вы, сектантами стали, или расистами, с чего бы Мишка взялся "чурок" истреблять? У меня нет объяснений его действиям. Выпить он любил, посмеяться, пошутить тоже... Но чтоб запросто стрелять, колоть, взрывать людей, словно "Рэмба" какая-то! Он что "крестовый поход" объявил магометанам?

- Спроси у него сам! Вызови его дух, пока не улетел....

- Пошел "в пень", придурок! Я тебя серьезно спрашиваю, что с Мишкой произошло?

- Серега, у меня одни догадки.

- Значит, скоро пойдут разгадки. Давай выпьем? Осталось у тебя чего "на грудь принять"?

- Ром.

- Фу! Гадость! И как ты эту заразу вонючую пьешь? А водки нет!

- Вот уж действительно, что барахло, так местная туркменская водка. Крыс травить ею хорошо!

- Богохульствуешь, водочкой крыс травить.... Ну, да ладно, плесни рому.

- А ты зачем ко мне приперся?! - задал негостеприимный вопрос Ромашкин, быстро выпив свою стопку.

- Зашел по пути в батальон. Вызывают...

- А кто вызывал тебя? - полюбопытствовал Никита.

- Давыденко.

- Зачем не сказывал?

- У кого спросить то? У посыльного бестолкового? Что-то пролепетал о грязном оружии в оружкомнате.

- Так он что он по - прежнему в оружейке? В нашей?

- Ага, сидит и в автоматах зачем - то ковыряется.

- Так он и меня вызывает. А я, какое отношение имею к не чищеному оружию? Не нравится мне все это, подозрительно. Давай, лучше не торопясь, допьем бутылочку, у меня есть лимон, яблоки, колбаса. Сейчас нарежу, закусим. Пусть Витька Недумающий сходит.

Лейтенант вскочил, засуетился, чтоб нежданный собутыльник не ушел, достал из холодильника колбаску, нарезал крупными кусками дольки лимона, на тарелочке посыпанные сахарком и четыре яблока.

Ребус вынул из кармана смятую пачку "Шипки", закурил и закашлялся, разбрызгивая слюни.

- Тьфу ты, свин! Не тряси слюнями на стол! Выйди за дверь, накурись, прочихайся, а потом пожалуйте, к стакану!

Шкребус сердито швырнул окурок в сторону мусорного ведра, но промахнулся.

- Мазила! Глобус, еще пожар мне устрой! Мало несчастий на голову свалилось?!

- Не загорится твоя хибара, успокойся. Чему тут гореть? Стены да пол. Сейчас выпьем, и подниму "бычек", чтоб ты не переживал, - тут человек погиб, а он окурки, мусор, порядок! Ну, вздрогнем! Хороший ты был парень, Мишка! Как я без тебя дальше жить буду в этой дыре...?

Шкребус выпил, вытер тыльной стороной ладони влажные слюнявые губы и начал с аппетитом жевать колбасу, отправляя в рот кусок за куском...

- А жрешь ты мой друг, словно мельницей мелишь, будто и не переживаешь вовсе! - произнес Никита с удивлением глядя на товарища. - А мне кусок в горло не лезет...

В то время как в мансарде пили за упокой друга, по оружейной комнате нервно ходил начальник штаба батальона.