Начало гражданской войны.

Однако, несмотря на все это, чехи постепенно продвигались, и к 20 числам мая по новому стилю головные эшелоны уже достигали Челябинска, хвост же их подходил к городу Балашову, стоящему на Рязанско-Уральской железной дороге. Независимо от этого, небольшой отряд находился в Забайкалье.

Но к этому времени отношение Советской власти к чехам, по настоянию германского посла в Москве графа Мирбаха, стало проявляться все в более и более настойчивом требовании приостановки их передвижения и разоружения. По видимому, Мирбах, по указанию из Берлина, должен был препятствовать усилению союзной армии чехо-словацким корпусом и потому задачей его было остановить корпус в пределах России, разоружить его, а личный состав перевести на положение военнопленных. Уступчивость чехов, проявленная ими в начале весны в центральных губерниях и приведшая к отдаче части своего оружия, прекратилась, и они стали выказывать явное желание не подчиняться.

Тогда из Москвы было отдано распоряжение отобрать оружие силой, и в город Пензу, где в это время их находилось около 4 тысяч, после безрезультатных уговоров местного комиссара, был послан большевиками отряд мадьяр для приведения московского приказа в исполнение. Последнее обстоятельство страшно возмутило чехов, появление мадьяр оскорбило их национальное достоинство, и солдаты потребовали у своего командования дать отпор. 20 мая большевики открыли из орудий огонь по поездам, чехи же начали подтягивать свои отставшие эшелоны, выдержавшие за это время бой около ст. Ртищево Рязанско-Уральской железной дороги. Не надеясь удержать город в своих руках, ввиду высылки красным командованием из Москвы тяжелой артиллерии и войск, они через 3 дня оставили Пензу и ушли на восток, где в это время шли бои у Самары и Уфы.

Создавшееся положение вызвало у большевистских комиссаров страшную панику. Они, как мне говорили очевидцы, видимо, совершенно не ожидали быстрых и решительных действий со стороны чешского командования, а также не предвидели и не рассчитали неспособности своих частей оказывать сопротивление; небоеспособность же их действительно оказалась феноменальной. Потери чехов за этот бой выразились что-то цифрой около полутора десятка, тогда как у красных она достигала более полутораста человек, в числе коих попалось и несколько комиссаров.

Местный Совет обратился с воззванием за помощью к населению, призывая его стать на защиту крестьянского и рабочего правительства.

Но отношение крестьян было самое отрицательное или в лучшем случае — выжидательное. Часть сел просто отказалась дать помощь, часть же, после долгих обсуждений, решила послать ходоков узнать, как обстоит на самом деле дело. Испугали еще крестьян прибежавшие из города односельчане, служившие в Красной армии, дезертировавшие во время паники и рассказывавшие различные ужасы о происшедшем бое: будто бы, часть города сравнена с землей и т. д. Комиссаров, удиравших на поездах, провожали по дороге на станциях со свистом и улюлюканьем.

То, что делалось в освобожденных чехами городах, как, например, в Пензе, Сердобске, Кузнецке, Сызрани, нельзя себе и представить. Все облегченно вздохнули, чувствовали себя как на светлом празднике.

В городах собрались немедленно думы выборов времен Керенского. Но в Пензе, например, открыто взять на себя власть опасались, ограничиваясь лишь специальной работой, организацией продовольственной помощи или милиции, словом, той, без которой обойтись нельзя было. Это происходило оттого, что чехи предупредили, что они оставаться в городе не предполагают из-за военных соображений, но думают все же скоро вернуться. Однако, побывать им в этой местности больше не было суждено.

Отойдя по Сызрано-Вяземской железной дороге по направлению на Сызрань, которая в это время уже была в их руках, они остановились примерно верстах в 70 от Волги.

Самара, получив соответствующее распоряжение из Москвы об обезоружении чешского корпуса, пробовала тоже сопротивляться, но гарнизон ее был на-голову разбит. Чехи начали обстреливать город, затем, сделав вид, что отступают, неожиданно отрезали красных от города и загнали их в речку Самарку. Поднявшееся в это время в Самаре восстание помогло освобождению города. Часть комиссаров была растерзана рассвирепевшей толпой, при чем ловили и спасшихся из воды красных, вбегавших в город голыми.

После освобождения Самары от большевиков, там начала организовываться народная армия, мобилизуя офицеров и призывая добровольцев. Приблизительно через месяц пал Симбирск, а вскоре и Рязань [136]. Вниз по Волге очищен был Хвалынск, а также и Вольск, в котором при приближении белых произошло офицерское восстание. В течение лета были полностью очищены местности к востоку от Самары, взята Уфа, Екатеринбург, Челябинск. Одновременно шли бои и в Западной Сибири, и в Забайкалье, и на Дальнем Востоке. В особенности стоило много трудов очищение от красных байкальского района, где, благодаря горной местности, они долго оказывали сопротивление, сильно разрушив Круго-байкальскую железную дорогу. Все же, к концу августа железная дорога была от красных очищена, и Владивосток с Самарой соединился.

Как я указал выше, я жил в это время в деревне. Жилось там сравнительно спокойно и рассчитывали на скорое приближение чехов, к чему было полное основание, ибо красные отскакивали с невероятной легкостью и быстротой, оставляя нейтральную зону в 50 и более верст.

Как-то в июле месяце красная печать оповестила, что большевиками взята Сызрань, через 2 дня появилось по Сызранской железной дороге много раненых и оказалось, что чехи, заманив большевиков, вновь перешли в небольшое наступление, при котором Кузнецк, находившийся на полпути между Сызранью и Пензой, был красными очищен, хотя чехи и не думали к нему подходить. Пенза же стала экстренно эвакуироваться, для чего большевики пользовались ночами, в течение которых выход на улицу запрещался.

Бои, конечно, шли преимущественно по линиям железных дорог, фронт же обозначался лишь разведочными отрядами как с той, так и с другой стороны.

Внутренняя политика Советов к этому времени выражалась в учреждении по деревням комитетов бедноты, в стремлении через продовольственные комитеты получить оставшийся от помещиков хлеб, в реквизициях у городского населения продовольственных запасов. В составы комитетов бедноты, однако, не попадали одни лишь бедняки, как это проектировалось декретами: крестьяне ухитрялись зачастую ставить туда средняков. Вообще же, власть чувствовала себя, по крайней мере в прифронтовой полосе, весьма непрочно. Из городов и со станций эвакуированы были все запасы и подвижной состав, а комиссары в городах неоднократно были наготове к бегству, для чего всегда держались паровозы под парами.