Начало гражданской войны.

Семенов заявил, что не признает над собой ни Колчака, ни Пешкова; настроение харбинских семеновцев самое воинственное.

20 мая. В Харбине объявлено военное положение. Вышел приказ Хорвата по поводу роспуска Глика и высылки из полосы отчуждения виновников забастовки. Приказ туманный и склизкий, сильно воняет желанием себя выгородить; между строк сквозит, что высылка произведена не по желанию самого Хорвата, а по требованию китайцев: сохраняется для будущего демократическая зацепка. Все это очень неприятно, так как показывает, что решительной перемены курса не будет.

Местные спасители из буржуев и разные комитетчики взволнованы отделением Семенова, идут совещания, собираются посылать уговаривателей и искать почвы для какого- нибудь соглашения.

21 мая. Подогреваемые местными большевиками рабочие митингуют, но, видимо, боятся выступить решительно, так как стало известно, что китайцы передвигают к Харбину новые войска и объявили, что делают это на случай новой забастовки. Все — и Хорват, и рабочие, и разные политиканы — как бы сговорились делать побольше, чтобы поосновательнее утопить здесь русское дело и дать китайцам побольше поводов сесть нам на шею, все как будто забыли, что за их спинами уже не стоит грозная Россия.

22 мая. Был в большом штабе местного главковерха; там очень недовольны адмиралом, который по общему отзыву ничего не понимает в военном деле и совершенно не желает считаться с наличной обстановкой; сейчас он требует немедленного похода на Владивосток и самых решительных действий; его кто-то на это подуськивает. Кроме того семеновские «лавры» распаляют воображение новых харбинских преторианцев — отряда полковника Орлова, — примкнувших, по видимому, к адмиралу и признающих (правда, тоже постольку-поскольку) местные военные власти; этим спасителям тоже хочется побед, но на своем собственном направлении; они определенно отказываются итти в подчинение к Семенову и всячески выставляют важность владивостокского направления.

23 мая. Между семеновцами и орловцами установились самые враждебные отношения. Харбин кипит; кандидаты в Наполеоны, Нессельроде, Фуше и другие политические персонажи носятся, высунув язык, стрекочут, махлюют и пытаются показать, что на них сейчас покоится пуп земли, и они единственный якорь спасения. Хорват по прежнему неспособен резко показать свой курс, организовать настоящую силу и погрузился в разные комбинации помирить все грызущиеся в Харбине партии и привести ссорящихся к какому-нибудь компромиссу.

Скверно то, что нет такой власти, которую бы все признали и которой беспрекословно повиновались бы; народили здесь много очень высокого по титулам и окладам начальства, но все принадлежат к печальной памяти класса «уговаривающих». Плешков улыбается, банкетирует, блистает и остается тем, чем был всегда, т.-е. безобидной, никчемушной пустопорожностью. Адмирал, по видимому, человек с норовом до полной неуравновешенности и взбалмошности; закидывающийся по пустякам; неспособный спокойно и хладнокровно разобраться в сложной и поганой харбинской обстановке; непокладистый и колючий, понявший, по видимому, что такое Семенов; не знающий совершенно военного дела, нашей организации, системы обучения и ломящий все по-морскому так, как подобает всякому адмиралу.

В результате у Хорвата нет помощников; даже хуже, так как от них только одни хлопоты и никакой пользы.

26 мая. В городе большое волнение по поводу слухов о том, что семеновский отряд отрезан большевиками от станции Манчжурия и пробивается с тяжелыми боями. Случилось то, что было неизбежным исходом этого наступления. У пославших не шевельнется и тени упрека в том, что это их вина, что это результат их преступного легкомыслия и военной безграмотности.

27 мая. В высоких харбинских сферах крупные раздоры: Семенов открыто задирает «главнокомандующего адмирала», а семеновцы и орловцы ходят, натопорщившись друг на друга, как молодые петушки; наиболее задорные решили не отдавать чести враждебным организациям.

28 мая. Вчера весь Харбин находился в напряженном состоянии, так как определенно ожидалось вооруженное столкновение между семеновцами и орловцами. Сыр-бор загорелся из-за того, что адмирал приказал коменданту города арестовать какого-то зело нашкодившего в Харбине семеновца. Семенов в ультимативной форме потребовал освобождения своего опричника и, получив отказ, пригрозил арестовать самого главнокомандующего и, как говорят, даже отдал все для этого приказания.

Выходит, что сейчас по части дисциплины мы много хуже большевиков. И такие архаровцы позволяют себе выпускать декларации и обещать восстановить закон и порядок; их медные лбы не в состоянии расчухать, какой гибельный пример подчиненным они дают своим бунтовщическим поведением.

29 мая. Когда начались неудачи в Забайкалье, Семенов очутился в Харбине, ибо того «требовало общее положение дел», как говорят его приспешники. На фронте наши войска хорошо знали цену тем начальникам, которые при катастрофе оказывались в далеком тылу «для докладов», «для выяснения положения» и т. п. Прибыв в Харбин, Семенов заявил, что он Колчака не признает, слушаться его приказов не будет, и что все чины его, Семенова, отрядов подчинены только своему атаману и никому больше.

Создалось такое положение, что всю ночь адмиральский вагон охранялся орловцами и пулеметами, а стоявший недалеко семеновский поезд находился в боевой готовности, выставив пулеметы из окон и направив их на вагон главнокомандующего. Не то скверная оперетка, не то сумасшедший дом.

Отношения Колчака и Хорвата тоже очень натянутые: вчера Колчак заявил Хорвату, что не желает оставаться главнокомандующим и уходит, на что получил ответ о неимении к тому никаких препятствий.

Вслед за этим к Хорвату явилась депутация в составе Орлова, его начальника штаба Венюкова и консула Попова и в форме ультиматума потребовала, чтобы адмирал был оставлен на своем посту. Ультиматчики зазнались до того, что уже неспособны сообразить, что они повторяют то же самое, что делали в прошлом году товарищи, когда требовали смены или оставления разных командиров, и что такие порядки, это — гробы для настоящей военной силы.

Что ответил делегации Хорват, держится в секрете, но зато известно, что начальнику штаба охранной стражи полковнику Баранову приказано уехать в отпуск, так как адмирал потребовал его удаления, заявив, что иначе он прикажет его расстрелять.

Вся публика, примазавшаяся к харбинским штабам, устроилась отлично, получила казенные квартиры и содержание по высоким окладам.

Вообще типики такие, что «свежа история, но верится с трудом». Сегодня полковник Нилус рассказал следующий случай: Доманевский считает себя великолепным чтецом и любит угощать гостей своих чтением; однажды он читал Надсона и разозлился, что состоящий при нем для поручений отставной судейский генерал Л., угощавший всех чаем, шумел стаканами; он поднялся и, не говоря ни слова, дал Л. в зубы и продолжал читать: «Христос молился…»