Начало гражданской войны.

Ведь это какой-то гнусный фарс, а не настоящие штабы и начальники; разве может выйти что-нибудь прочное из такой распусты и мерзости?

13 июня. Видел помощника Семенова по военной части и его родственника генерала Семенова, которого знаю давно по службе на Дальнем Востоке; высказал ему свое убеждение в огромном вреде, приносимом делу восстановления России появлением атаманов и разводимой ими атаманщины; высказал также свое мнение о том, что если бы Харбин не начал муссировать антибольшевистское движение и не совал бы на шею Забайкалью Семенова, то вся область с началом полевых работ успокоилась бы, и тогда умело выбранное и деловое войсковое правительство могло бы взять в свои руки власть и найти опору в зажиточном, домовитом казачестве; высказал также свое удивление, что со столь ничтожными силами его атаман пускается в дальние и сложные операции; ведь они не могут даже начать против красных малую войну, ибо симпатии населения не на их стороне, а на сочувствии немногочисленной и редкой по дислокации, городской буржуазии далеко не уедешь.

Генерал уклончиво полусогласился с моими замечаниями, но упорно стоял на том, что атаману надо занять Читу, так как это сразу произведет на все население области очень сильное и благоприятное для него впечатление.

Для предоставления квартир высокому начальству и штабам выгоняют из насиженных домов старых служащих и создают этим среди последних озлобленное настроение.

14 июня. Бестолочь и сумбур продолжаются, и нет никакой надежды на их прекращение. В результате тот самый Дальний Восток, откуда могла и должна была притти смерть большевизму, становится для последнего все менее опасным, ибо здесь гноится все то, что должно было создать сибирскую белую военную силу.

Ведь даже разумный и беспристрастный правый, приглядевшись к Харбину и атаманам, брезгливо отшатнется от какого-либо здесь сотрудничества, ибо ничто не может заставить сочувствовать этой грязи; тут и изменить даже ничего нельзя, ибо против искренней идеи порядка и закона поднимаются чудовищно разросшиеся здесь подлость, трусость, честолюбие, корыстолюбие и прочие прелести.

16 июня. Китайцы частно сообщили штабу охранной стражи, что, по донесению их манчжурского начальника, семеновцы в беспорядке бегут к ст. Манчжурия, потеряв часть артиллерии; это известие подтверждено при разговоре с китайским генералом Тао, выразившимся, что положение семеновцев очень скверное, и что он приказал сосредоточить свои войска к границе; говорят, что китайцы готовятся разоружить всех, кто перейдет в их пределы с оружием в руках. При всей печальности такого исхода, быть может, он был бы единственным для нас выгодным, дав возможность начать организацию войск на других началах.

17 июня. На востоке тоже началась наступательная оперетка; кандидат в уссурийские Семеновы есаул Калмыков с несколькими десятками человек перешел границу, дошел до Гродековских туннелей, но затем благополучно ретировался. Адмирал приказал усилить Калмыкова только-что формируемыми ротами отряда Маковкина, самым невероятным сбродом из русских кандидатов в хулиганы и приманенных деньгами весьма хунхузистых китайцев.

Китайцы заявили, что никаких русских войск из Харбина на восток не пустят, а когда ехавший во Владивосток английский военный агент согласился прицепить к своему поезду несколько вагонов с солдатами ротмистра Враштеля, то китайцы задержали весь поезд. Поистине правы китайцы, когда на старый оклик «ходя» они высокомерно отвечают: «ну, теперь это твоя ходя, а моя капитана».

Вся свита Хорвата кричит о необходимости немедленного расформирования всех отрядов. Поздненько спохватились, господа; нечего теперь кудахтать, так как вы сами понаделали российских хунхузов и белых большевиков, загнав в их гноилища бесприютную и искавшую подвига молодежь. Выходит, что сердце длиннобородой дряблости вернулось из командировки в атаманские ставки.

Проявите хоть сейчас железную решимость и используйте наличную обстановку, дающую возможность ликвидировать наиболее опасную семеновщину, а для этого закройте ей все способы грабить и существовать; создайте свои прочные части и привлеките в них все, что есть порядочного в семеновском отряде.

В Харбине определенно говорят, что идея создания атаманов принадлежит триумвирату из жены Хорвата, консула Попова и начальника военного отдела генерала Колобова; последний является духовным родителем создания на границах полосы отчуждения «кулачков», которые в разных местах били бы по большевикам и не давали им покоя. Нелепая по сущности идея была одобрена комитетом защиты родины и Учредительного Собрания, думавшим, что сие спасительное средство спасает капиталы богатых заправил комитета (теперь они, кажется, почуяли уже, что сия опасность не исчезла, а удвоилась и стала очень близкой).

Всех этих авторов, вдохновителей и подстрекателей следовало бы отдать на сутки в распоряжение ближайшего совнаркома в расплату за кровь русской молодежи, пролитую и проливаемую для осуществления всех этих ахиней и корыстолюбивых вожделений, и за тот колоссальный вред, который уже нанесен ими делу русского возрождения здесь на Востоке.

18 июня. Под влиянием трусливых опасений о возможности возвращения сюда совдепских гераклидов, в Харбине начались какие-то демократические совещания по выработке обращения к союзникам с призывом о помощи.

Удивительный народ эти харбинцы, воображающие себя пупом русской земли! Они думают, что достаточно им собраться, поболтать и, попив чайку, руками какого-нибудь борзописца настрочить хлесткую и жалостную резолюцию, и сейчас же зашевелятся спящие девы — союзники, двинутся корпуса, и поплывут корабли. Надо было раньше иметь голову на плечах.

21 июня. Состоялось демократическое совещание; как и следовало ожидать, все пролетарские представители заявили протест против приглашения союзников и ушли из заседания; в этом они искренни, ибо понимают, что с прибытием союзников конец всяким надеждам на восстановление здесь совдепии; тут их не проведешь никакими демократическими вывесками и никакими туманными резолюциями; они отлично сознают, что демократия, Учредительное Собрание, народоправство и прочий словарь это одна бутафория, от которой им, кроме шишек на лбу, ничего не причтется.

Скверно то, что наша буржуазия неспособна говорить прямо и открыто, что она хочет восстановления закона и порядка; скверно то, что она не понимает, что ей необходимо многим поступиться, многое пожертвовать и определенно, решительно, бесповоротно об этом заявить. Нужна открытая и честная деловая сделка, а не полужульнические с обеих сторон фигли-мигли.