Евгений Мартынов. Яблони в цвету

этаж и тут же вернулись вниз, так как Евгению именно тогда и стало плохо; пьяный и перепуганный свидетель вытащил брата из лифта и попытался вместе с товарищем оказать Мартынову какую-то помощь, но, видя, что «артист совсем потерял сознание», они вдвоем перепугались еще сильнее и скрылись с места происшествия (как они потом рассказывали, побежали узнавать адрес Мартынова или искать машину, чтобы его отвезти, а кроме того, их напугал какой-то местный жилец, которого они попросили вызвать «Скорую помощь», а тот стал ругаться и пригрозил позвонить в милицию для «наведения порядка в подъезде от пьяни»); в 10.05 пожилая жительница этого подъезда — из квартиры на первом этаже — выходила за покупками в овощной магазин («на местный рынок», как она выразилась) и увидела мужчину, лежавшего прямо у лифта, перед ступеньками, ведущими вниз — на улицу; через 20 минут (где-то в 10.25) она возвратилась обратно и обнаружила мужчину лежащим в той же позе, на том же месте, так же без движений; женщина зашла к соседке и, посоветовавшись, они через 3 минуты вызвали милицию (заметьте: не «Скорую помощь», а милицию, — насколько глубинно в нас криминальное мировосприятие); в 10 час. 30 мин. милицейская машина прибыла на место, сотрудники милиции «сразу опознали Евгения Мартынова» и попробовали привести его в чувство, однако ни на потряхивания, ни на похлопывания брат не реагировал, хоть пульс у него прощупывался, дыхание было ровным и цвет лица оставался нормальным (опасно-настораживающим показалось милиционерам появление серого пеновыделе-ния изо рта); в 10 час. 35 мин. вызвали «Скорую», ее пришлось ждать относительно долго; примерно через 10 минут, заметив явно нездоровые изменения дыхания, температуры тела и цвета лица, один из милиционеров по своей инициативе быстро сбегал в находящуюся напротив этого

дома детскую городскую больницу № 134 и привел оттуда детского врача; врач, будучи неспециалистом в подобных ситуациях, что-то пытался предпринять, измерял давление, прослушивал сердце и легкие, «давал нюхать» нашатырный спирт, пробовал делать массаж сердца (или груди, как говорили очевидцы); состояние еще более ухудшилось, что было и внешне видно по сильно побагровевшему, вспотевшему лицу и спустившейся изо рта струйке крови; вскоре пропал пульс и выражение лица стало спокойным; в 11.05 наконец прибыла «Скорая помощь», ее персонал несколько раз пытался восстановить работу сердца электроимпульсным дефибриллятором, но все было уже тщетно; тут снова появился пьяный водитель-свидетель, который, как выяснилось, все это время ходил поблизости «кругами», ища сбежавшего собутыльника, совершенно незнакомого ему до того дня; появление перепуганного плачущего мужика со словами «Это я убил человека» для милиции было очень кстати, однако тут же выяснилось, что «убил... потому что не вызвал сразу «Скорую», а ведь мог же!..»; обнаружив тем не менее подозрительно-пристальное к себе внимание и узнав о намерении милицейской бригады отправить его сначала в вытрезвитель, а затем посадить в КПЗ (камеру предварительного заключения), мужик умудрился опять сбежать.

На протяжении всего времени с момента прибытия на место вызова милицейская машина поддерживала радиосвязь со своим начальством, сообщая ему о положении дел и советуясь, как поступить дальше. Именно тогда, когда ждали «Скорую помощь», а детский врач тщетно суетился у находившегося в критическом состоянии Евгения Мартынова, в Жениной квартире раздался переполошивший всех телефонный звонок из отделения милиции. Именно тогда участковая дежурная бригада, в очередной раз выйдя на связь с «центром», сообщила, что с Мартыновым дела совсем плохи. Когда дома с нетерпением ждали второго звонка из милиции, «Скорая» оказывала свою запоздалую и потому совершенно «беспомощную помощь». Ее долгого присутствия и участия не понадобилось: через 5 минут после прибытия врач расписался в милицейском протоколе, дежурный участковый инспектор отметился в медицинской ведомости — и, выкурив по сигарете, сотрудники параллельных служб экстренной помощи разъехались по своим маршрутам.

Те два мужика, вызвавшиеся утром (ради похмелья) починить Женину машину, отыскались только вечером. Они были так пьяны и перепуганы, что все время путались в пересказе случившегося, повторяя лишь: «Ничего не знаем, ничего толком не помним, много выпили, а совсем недавно еще по бутылке добавили...» Основной свидетель вообще так запил, что полторы недели не просыхал и никаких новых показаний от него милиции добиться не удалось. Выяснилось, правда, что эти приятели давно уже за руль автомобиля не садились, а уж к ремонту «ГАЗ-24», можно сказать, почти никакого отношения не имели. С мифологическим таксистом тоже ничего не прояснилось: он так и не обнаружился, но в том роковом для брата подъезде никаких таксистов не проживало. Вот, пожалуй, и все, что касается «проверки происшествия», проведенной сотрудниками милиции и отчасти мной.

Кстати, к судебным тяжбам со злосчастными кооператорами, которые присвоили Женин гонорар, больше никто не возвращался. Я, признаться, в разговоре с Эллой однажды высказал свою готовность продолжить незаконченное братом дело и взять на себя мытарное бремя истца, но Элла тогда ответила довольно резким и категорическим тоном, очень редко применявшимся в общении со мной:

— Хватит с меня судов! Довольно!.. У меня сын растет, и он мне дороже этих денег!.. Я запрещаю тебе лезть в это дело! Понял?!.

Новость о смерти «популярного советского композитора и певца Евгения Мартынова» сразу же прозвучала по всем телеканалам, о ней упомянули буквально все информационные программы радио и телевидения. И почти во всех сообщениях подчеркивалась криминальная причина смерти, связываемая с недавним сообщением газеты «Московский комсомолец» о бандитском нападении на «известного многим певца Евгения Мартынова» у его же собственного дома.

Действительно, 18 августа в субботнем номере «МК» появилась информация о том, что Мартынова избили и ограбили, отняв документы и имевшиеся при нем деньги — 50 рублей. Однако освещенное на последней газетной полосе ЧП приключилось с другим Мартыновым, по слухам — с артистом Московского академического театра имени В. В. Маяковского. Нам тогда звонили все знакомые, встревоженные газетным сообщением, но Жени в это время вообще в Москве не было.

Когда же, по возвращении из Венгрии, брат прочел информацию «Комсомольца» сам, то с улыбкой произнес:

— Гады... Опозорили. Получается, что у Мартынова в кармане денег больше пятидесяти рублей не водится и он такой бедный и жадный, что этот несчастный полтинник без боя отдать не мог.

Тем не менее телевизионные дикторы упорно продолжали связывать два события (смерть и избиение накануне) в продолжение нескольких последующих лет. К этим двум событиям постепенно приклеилась третья линия: тяжба с уголовниками и «прекращение искового дела вследствие смерти истца» за день до очередного (возможно, самого важного) судебного слушания. Таким образом, вся ретроспектива этого «криминального дела» в результате сообщений официальных и неофициальных источников информации невольно в головах Жениных поклонников выстраивалась в следующую, довольно интригующую, цепь: Евгений Мартынов судился с уголовниками-кооператорами по поводу большого, невыплаченного ему гонорара; после очередного слушания дела он был жестоко избит и ограблен у подъезда собственного дома; за день до основного судебного слушания, в том же подъезде, на первом этаже, был обнаружен его труп.