Ван Гог. Письма

536 note 61 Note61 11 сентября

Прилагаю письмо Гогена, прибывшее одновременно с письмом Бернара. Это настоящий

вопль отчаяния: «Мои долги растут с каждым днем».

Я ни на чем не настаиваю – решать ему. Ты предлагаешь ему здесь кров и

соглашаешься принять в уплату единственное, что он имеет, – его картины. Если же он

требует, чтобы ты, кроме того, оплатил ему дорожные расходы, то это уж слишком. Во всяком

случае, ему следовало бы первому предложить тебе свои картины и обратиться к нам обоим в

несколько более определенных выражениях, чем такие фразы, как: «Мои долги растут с

каждым днем, поэтому поездка становится все менее и менее вероятной». Он поступил бы

разумнее, сказав прямо: «Я согласен, чтобы мои картины попали в ваши руки, поскольку вы ко

мне хорошо относитесь, и предпочту быть в долгу у вас, любящих меня людей, чем и дальше

квартировать у моего теперешнего хозяина».

Впрочем, он страдает желудком, а кто страдает желудком, у того нет свободы воли.

Пусть Гоген согласится, чтобы все шло в один котел, и полностью передаст тебе свои

работы, так чтобы мы перестали считаться друг с другом и все у нас было общее.

Думаю, что, объединив средства и усилия, мы через несколько лет совместной работы

все окажемся в выигрыше.

Если мы объединимся на таких условиях, ты почувствуешь себя не скажу более

счастливым, но более художником, более творцом, чем работая со мною одним.

Мы же, то есть Гоген и я, особенно отчетливо осознаем, что обязаны добиться успеха:

ведь каждый будет работать не только на себя и на карту будет поставлена гордость всех нас

троих. Вот как, думается мне, обстоят дела…

Но удастся нам это лишь в том случае, если Гоген будет честен с нами. Мне не терпится

узнать, что он тебе пишет. Я лично выложу ему все, что думаю, но мне не хотелось бы писать

такому большому художнику грустных, горьких или обидных слов. С точки зрения денежной

дело приобретает серьезный оборот: переезд, долги, да к тому же оборудование здешнего дома,

которое еще не закончено.

Впрочем, дом сейчас в таком состоянии, что в случае неожиданного приезда Гогена я

сумею тут его устроить на то время, пока он не придет в себя. Гоген женат, и это надо иметь в

виду: нельзя слишком долго примирять противоречивые интересы.

Следовательно, чтобы, объединившись, потом не ссориться, нужно заранее четко обо

всем договориться.

Если дела у Гогена наладятся, он, как ты и сам можешь предвидеть, помирится с женой

и детьми. Разумеется, я буду только рад за него. Итак, нам следует оценить его картины выше,

чем делает его теперешний квартирохозяин, но он не вправе заламывать с тебя за них слишком

высокую цену, иначе объединение принесет тебе не выгоду, а одни расходы и убытки.

537 note 62 Note62 17 сентября

Что касается работы, я чувствую себя свободнее и менее изнуренным бесцельной

печалью, чем раньше.

Конечно, если я буду тщательнее работать над стилем и отделкой моих вещей, дело

пойдет гораздо медленнее; вернее сказать, мне придется подольше задерживать полотна у себя,

чтобы они приобрели зрелость и законченность.

Кроме того, некоторые из них я просто не хочу отсылать, прежде чем они не станут

сухими, как мощи.

К таким вещам относится, прежде всего, холст размером в 30, изображающий уголок

сада с плакучей ивой, травой, шарообразно подстриженными кустами, розовыми олеандрами,

словом, тот же самый сюжет, что и в этюде, отправленном тебе в прошлый раз.

Этот, однако, большего формата, небо на нем лимонное, колорит интенсивней и богаче

осенними тонами, мазок свободней и гуще.

Вот первая моя картина за эту неделю.

Вторая изображает кафе со стороны террасы при свете большого газового фонаря на

фоне синей ночи и клочка синего звездного неба.

Третья – это мой автопортрет; он почти бесцветен: пепельно-серые тона на фоне

светлого веронеза.

Я купил довольно сносное зеркало, чтобы писать самого себя в случае отсутствия

модели. Ведь если я научусь передавать колорит собственной головы, что в общем довольно

трудно, я сумею писать и другие головы – как мужские, так и женские.

Мне страшно интересно писать ночные сцены и ночные эффекты прямо на месте, ночью.

На этой неделе я только и делал, что писал, а в промежутках спал и ел. Это означает, что сеансы

длились то по 12, то по 6 часов, после чего я без просыпу спал целый день.

В литературном приложении к субботнему (15 сентября) номеру «Figaro» я прочел

описание дома, построенного по-импрессионистски. Он сложен из стеклянных кирпичей

фиолетового цвета, вдавленных внутрь, как донышки бутылок. Солнце, отражаясь и

преломляясь в них, дает невиданный желтый эффект.

Поддерживают эти стены из яйцеобразных стеклянных кирпичей фиолетового цвета

специально изобретенные опоры из вороненого и позолоченного железа в форме странных

виноградных лоз и других вьющихся растений. Этот фиолетовый дом расположен посередине

сада, где дорожки усыпаны ярко-желтым песком.

Разумеется, цветочные клумбы также отличаются самым экстравагантным колоритом.

Находится этот дом, если не ошибаюсь, в Отейле.

В своем доме я не склонен ничего менять ни сейчас, ни потом, но мне хочется украсить

его настенными декорациями и превратить в подлинный дом художника.

Это еще придет.

538

Эту ночь я спал уже у себя, и, хотя дом еще не совсем обставлен, я им очень доволен.

Чувствую, что сумею сделать из него нечто долговечное, такое, чем смогут воспользоваться и

другие. Отныне деньги не будут больше тратиться впустую; и в этом ты, надеюсь, не замедлишь

убедиться. Дом напоминает мне интерьеры Босбоома: красные плиты пола, белые стены.

Мебель ореховая или некрашеного дерева, из окон видны зелень и клочки ярко-синего неба.

Вокруг дома – городской сад. ночные кафе, бакалейная лавка, словом, окружение не такое, как

у Милле, но, на худой конец, напоминающее Домье и уж подавно Золя. А этого вполне

достаточно для того, чтобы в голове рождались мысли, верно? Моя идея – создать, в конечном

счете, и оставить потомству мастерскую, где мог бы жить последователь. Я не знаю, достаточно

ли ясно я выражаюсь, но другими словами: мы заняты искусством и делами, которые

существуют не только для нас, но и после нас могут быть продолжены другими.

То, что я устроил такую мастерскую-убежище здесь, на подступах к югу, вовсе не так уж

глупо. Тут, прежде всего, можно спокойно работать. А если кто-нибудь сочтет, что отсюда

слишком далеко до Парижа, тем хуже для него и пусть болтает что угодно. Почему Эжена

Делакруа, величайшего из колористов, так тянуло на юг и даже в Африку? Да потому, что там