Ван Гог. Письма

хотя, конечно, не хватает свободы и еще многого.

Кстати, я им объявил, что мы не в состоянии пойти на новые расходы, а без денег я

никуда не могу переехать, и что я не работаю вот уже три месяца, хотя мог бы работать, если

бы мне не мешали и не раздражали меня.

Как себя чувствуют мама и сестра?

Поскольку у меня нет никаких развлечений – мне не дают даже курить, хотя остальным

пациентам это не возбраняется, – поскольку делать мне нечего, то я целыми днями и ночами

думаю о тех, кого знавал.

Сколько горя – и, можно сказать, ни за что!

Не скрою от тебя, я предпочел бы сдохнуть, лишь бы не быть причиной стольких

неприятностей для других и самого себя.

Что поделаешь! Страдай и не жалуйся – вот единственный урок, который надо усвоить

в этой жизни.

Теперь вот еще что: если я снова возьмусь за живопись, мне, естественно, понадобится

моя мастерская и обстановка; отказываться от них нельзя – у нас слишком мало денег, чтобы

еще раз начать все сызнова.

Снова же поселиться в гостинице мне не позволит моя работа; словом, у меня должно

быть постоянное жилье.

Если милые арлезианцы опять подадут на меня жалобу, я отвечу им тем же, и у них

останется один выход – пойти на мировую и возместить мне потери и убытки, которые я понес

из-за их невежества и по их вине.

Если бы даже – не говорю, что это совершенно невозможно – я по-настоящему сошел

с ума, со мной, во всяком случае, должны были бы обходиться по-иному: дать мне возможность

гулять, работать и т. д.

На этих условиях я бы смирился.

Но до этого дело еще не дошло, и если бы мне дали покой, я давно бы уже поправился.

Меня попрекают тем, что я курил и пил, но сами эти трезвенники лишь обрекают меня на новые

несчастья. Дорогой брат, самое лучшее, что мы можем сделать, – это смеяться над нашими

личными маленькими горестями, а заодно и над великими горестями жизни человеческой.

Примирись с этим по-мужски и, не сворачивая, иди к своей цели. В современном обществе мы,

художники,– пропащие люди. Как мне хочется послать тебе свои картины, но всё под замком,

а вокруг меня засовы, полиция, служители. Не выручай меня – всё устроится без твоего

вмешательства. Извести о случившемся Синьяка, но предупреди, чтобы он, пока я не напишу

снова, ни во что не совался – это все равно что сунуть руку в осиное гнездо…

Это письмо целиком прочту г-ну Рею. Он не ответствен за то, что случилось, так как в

это время сам был болен. Он, несомненно, тоже напишет тебе. Мой дом опечатала полиция.

Если в течение месяца ты не получишь никаких известий непосредственно от меня,

действуй; но пока я буду писать, выжидай.

Я смутно припоминаю, что мне приносили заказное письмо от тебя, за которое меня

заставляли расписаться, но я не захотел, так как из подписи устроили целую историю; больше я

об этом письме не слышал.

Объясни Бернару, что я просто не мог ему ответить: написать здесь письмо – целая

проблема, в тюрьме в таких случаях и то не больше формальностей. Попроси его

посоветоваться насчет меня с Гогеном и крепко пожми ему за меня руку…

Пожалуй, я зря написал тебе – боюсь тебя скомпрометировать и помешать тебе в том,

что сейчас самое для нас главное. Не волнуйся, все устроится – такое вопиющее идиотство не

может тянуться долго.

Я надеялся, что г-н Рей зайдет ко мне и я успею поговорить с ним до отправки письма,

по он так и не явился, хоть я велел ему передать, что жду его. Еще раз прошу тебя соблюдать

осторожность: ты ведь знаешь, что такое обратиться с жалобой к властям! Подожди, по крайней

мере, пока вернешься из Голландии. Я несколько опасаюсь, что, очутившись на свободе, не

всегда сумею совладать с собой, если меня заденут или обидят, а уж люди не преминут этим

воспользоваться: заявление, посланное мэру, – факт, от которого не уйдешь. В ответ на него я

решительно отрезал, что с восторгом пойду и утоплюсь, если могу таким образом навсегда

осчастливить добродетельных жалобщиков, но что, нанеся сам себе рану, я, во всяком случае,

не поранил никого из этих людей и т. д. Словом, выше голову, хотя у меня-то самого в сердце

порой царит отчаянье. Ей-богу, твой приезд в настоящее время только обострит положение. Я

же уеду отсюда, когда мне представится естественная к тому возможность.

Надеюсь, письмо попадет к тебе в должном виде. Ни о чем не тревожься – теперь я

поуспокоился. Пусть все идет, как идет. Напиши мне, пожалуй, разок, но больше покамест не

надо. Терпение – вот что поможет мне окрепнуть и предохранит меня от нового приступа.

Разумеется, случившееся было для меня тяжелым ударом: я искренне и изо всех сил старался

подружиться с людьми и ничего подобного не ожидал.

До свиданья и, надеюсь, скорого, дорогой брат. Не волнуйся. Все это, может быть,

просто карантин, которому меня временно подвергли.

550

Я вполне, вполне согласен с доводами, которые ты приводишь в своем письме. Сам я

смотрю на вещи точно так же.

Нового мало. Г-н Салль пробует, кажется, подыскать мне квартиру в другой части

города. Одобряю его – тем самым я буду избавлен от необходимости уехать немедленно, у

меня будет жилье, я смогу съездить в Марсель, а то и дальше и присмотреть для себя место

получше. Г-н Салль выгодно отличается от других жителей Арля: он очень добр и

самоотвержен. Вот пока и все новости.

Если будешь сюда писать, постарайся добиться, чтобы мне, по крайней мере, разрешили

выход в город.

Насколько я могу судить, я не сумасшедший в прямом смысле слова. Ты убедишься, что

картины, сделанные мною в минуты просветления, написаны спокойно и не уступают моим

предыдущим работам. Работа меня не утомляет, наоборот, мне ее не хватает.

Разумеется, мне будет приятно повидать Синьяка, если он проездом побывает здесь. В

этом случае потребуется, чтобы мне разрешили выйти с ним в город – я хочу показать ему

свои картины.

Было бы также очень неплохо, если бы я мог погулять с ним по городу – мы с ним

поискали бы новое пристанище для меня. Но так как все это маловероятно, ему не стоит

срываться с места только ради того, чтобы повидаться со мной.

Мне особенно понравилось то место в твоем письме, где ты говоришь, что в жизни

нельзя строить иллюзии.

Нужно принимать свою участь, как нечто заранее данное, вот так-то. Пишу второпях,

чтобы письмо ушло поскорее, хотя ты, вероятно, получишь его не раньше воскресенья, когда

Синьяк уже уедет. Но тут уж я ни при чем.

Я требую одного – чтобы люди, фамилии которых мне даже неизвестны (они ведь

приняли все меры, чтобы я не узнал, кто написал пресловутое заявление), не совались в мои