Ван Гог. Письма

окрестностей того же Парижа!

Думаю, что, находясь в своей теперешней компании, я не более несчастен, чем ты,

обреченный служить Гупилю и Кo. С этой точки зрения мы с тобой в одинаковом положении.

Ты ведь тоже лишь отчасти волен поступать, как тебе хочется. Впрочем, когда к

неприятностям привыкаешь, они становятся для нас как бы составной частью жизни.

593

Надеюсь, вы с женой хоть немного воспользуетесь стоящей сейчас хорошей погодой.

Здесь, по крайней мере, солнце просто великолепное.

Чувствую я себя хорошо, с головой, надеюсь, тоже наладится – это вопрос времени и

терпения.

Директор сообщил мне, что получил от тебя письмо и ответил на него; больше, однако,

он мне ничего не сказал, а я не стал спрашивать – так проще всего. Он – маленький

подагрический человечек в совершенно черных очках, несколько лет тому назад овдовевший.

Дела его заведения стоят на мертвой точке, и он не в большом восторге от своего ремесла, что

вполне понятно.

Недавно сюда привезли нового пациента, находящегося в таком возбуждении, что он все

ломает, а крик его не смолкает ни днем ни ночью. Он разрывает даже смирительные рубахи и

до сих пор не успокоился, хотя его ежедневно сажают в ванну. Он перебил все, что было в

комнате, искорежил кровать, выбрасывает пищу и т. д. Словом, картина печальная, но здешний

персонал терпелив и в конце концов справится даже с ним.

Новое быстро стареет. Мне кажется, попади я в своем теперешнем душевном состоянии

в Париж, для меня не было бы разницы между так называемой «черной» картиной и светлым

импрессионистическим полотном, между блестящим от масляной краски холстом и

обработанной терпентином матовой поверхностью.

Хочу этим сказать, что чем больше я думаю, тем больше я верю в неувядающую

молодость школы Делакруа, Милле, Руссо, Дюпре, Добиньи, верю не меньше, чем в

современную школу или в тех художников, которые придут нам на смену.

Я не думаю, что импрессионизм сделает больше, чем сделали романтики. Это, конечно,

отнюдь не значит, что я склонен восхищаться такими людьми, как Леон Глез или Перро.

Сегодня утром, задолго до восхода, я любовался полями при свете утренней звезды,

казавшейся очень большой. А ведь Добиньи и Руссо сумели выразить всю эту бесконечную

умиротворенность не только с задушевностью и величием, но еще с таким личным и берущим

за сердце чувством! Мне такие эмоции тоже кое-что говорят.

Всякий раз, когда я думаю о своей работе и о том, как мало она отвечает моим былым

замыслам, я терзаюсь бесконечными угрызениями совести.

Надеюсь, что рано или поздно такое чувство побудит меня работать лучше, но покамест

до этого далеко.

Думаю, что будет неплохо, если ты велишь промыть хорошо просохшие полотна слабым

раствором спирта, чтобы снять лишние масло и терпентин. Проделай это с «Ночным кафе»,

«Зеленым виноградником» и, главное, с пейзажем в ореховой рамке. С «Ночью» также (но на

ней есть недавно добавленные мазки, которые могут расплыться от спирта).

Вот уже почти месяц, как я здесь, но у меня еще ни разу не появилось желание уехать

отсюда. Правда, к работе тянет меня уже больше.

У остальных пациентов я также не замечаю ясно выраженного стремления вырваться

отсюда; вероятно, это объясняется тем, что они слишком сильно надломлены, чтобы мечтать о

жизни вне стен убежища.

Не понимаю лишь одного – полной бездеятельности больных. Это уж, видимо,

сказывается разрушительное действие юга. Но зато как прекрасен этот край, какое здесь солнце

и голубое небо! А ведь я всего-то и вижу, что сад, да еще через окно.

Читал ли ты новую книгу Мопассана «Сильна, как смерть?» Чему она посвящена?

Последняя вещь в таком роде, читанная мною, это «Мечта» Золя. Я нахожу очень, очень

сильным образ героини – золотошвейки, и описание вышивки, выполненное в золотых тонах, и

нахожу именно потому, что это близко к проблеме передачи различных желтых, чистых и

приглушенных.

Однако образ героя представляется мне надуманным, а собор нагоняет на меня тоску,

хотя его иссиня-черная и лиловая громада отлично контрастирует с фигуркой золотоволосой

героини.

Словом, роман в целом чем-то напоминает Ламартина.

Надеюсь, ты рассортируешь то, что я прислал, и уничтожишь самые скверные вещи или,

по крайней мере, не будешь их показывать. Что касается выставки «Независимых», мне

совершенно безразлично, какое решение ты примешь. Поступай так, как будто меня не

существует. Чтобы они не подумали, будто мы игнорируем их выставку, и чтобы в то же время

не показать чего-нибудь чересчур уж неистового, пошли им, пожалуй, «Звездную ночь» и

пейзаж в желтом и зеленом, обрамленный ореховым багетом.

Эти две картины создают цветовой контраст, который, может быть, побудит других

заняться ночными эффектами с большим успехом, чем удалось мне.

Совершенно не тревожься обо мне. Как только я опять получу холст и краски, я начну

понемногу выходить в поля.

Сейчас такое время года, когда много цветов и, следовательно, местный колорит

особенно богат; поэтому будет, вероятно, очень кстати, если ты пришлешь лишних метров пять

холста.

Ведь цветы скоро отцветут, и на смену им придут желтеющие хлеба, которые мне

особенно хочется передать лучше, чем в Арле. Мистраль (местность здесь гористая) тут,

кажется, не так резок, как в Арле, который первым встречает его.

Когда получишь полотна, которые я написал в здешнем саду, ты убедишься, что я тут

вовсе не хандрю.

594 note 93 Note93 9 июня

Нового мало. Пишу два пейзажа (полотна размером в 30) – здешний холмистый

ландшафт; один из пейзажей – вид из окна моей спальни.

На переднем плане побитые непогодой и пригнутые к земле хлеба, изгородь, а за нею

серая листва олив, хижины и холмы. Вверху большая серо-белая туча, тающая в лазури.

Весь пейзаж исключительно прост, колорит его – так же.

Он будет парным к тому этюду спальни, что поврежден. Когда манера изображения

находится в полном стилевом соответствии с изображаемым предметом, это и есть то, что

создает произведение искусства, верно?

Вот почему в живописи домашний хлеб всегда хорош, когда его пишет Шарден.

Что наиболее примечательно в египетском искусстве, как не спокойные, мудрые,

кроткие, ясные духом фараоны, которых невозможно представить себе иными, которые вечно

останутся символом земледельца-солнцепоклонника?

Как мне хотелось бы посмотреть на Выставке 1 египетский дом, реконструированный

архитектором Жюлем Гарнье! Дом этот, выкрашенный в красный, белый и голубой цвета и

окруженный садом, разделенным рядами кирпичей на правильные клумбы, – жилище людей,