Ван Гог. Письма

расплывчатого замысла, дадим событиям спокойно идти своим ходом.

Будет гораздо лучше, если все образуется само собой: чем больше говорится, тем

меньше делается. Если хочешь помочь общему делу, тебе нужно лишь продолжать работать с

Гогеном и со мной.

Дело на мази, и говорить о нем больше не стоит. Если оно удастся, то удастся без долгих

переговоров, в результате спокойных и обдуманных действий.

Что касается обмена работами, то именно потому, что в письмах я часто встречаю имена

Лаваля, Море и других молодых, я бы очень хотел познакомиться с ними поближе.

Но у меня нет пяти уже просохших этюдов, и мне придется добавить по крайней мере

два наброска с более серьезных картин: мой автопортрет и пейзаж со злобно разбушевавшимся

мистралем.

Затем у меня будет этюд садика с многокрасочными цветами, этюд серого пропыленного

чертополоха, затем натюрморт – старые крестьянские башмаки и, в заключение, небольшой

пейзаж – просто так, безделица, кусок пространства и все. Так вот, если эти этюды не

понравятся и тот или иной художник предпочтет воздержаться от обмена, пускай оставят

только те, что придутся по вкусу, а остальные вышлют обратно вместе со своими, которые

отправят в обмен. Торопиться нам некуда, а при обмене для обеих сторон лучше давать только

хорошее.

Я прибавлю пейзаж «Разгрузка баржи», если он завтра успеет просохнуть на солнце и

его можно будет скатать; он одновременно и проект и этюд картины с более зрелым замыслом.

Пока я еще не могу послать повторения «Ночного кафе», потому что даже не брался за

него, хотя с большим удовольствием сделаю его для тебя. Снова повторяю: для обеих сторон

лучше обмениваться хорошими вещами, чем делать их наспех.

Кто этот господин художник в твоем письме, который так смахивает на меня, я или кто-

то другой? 1 Судя по лицу, вероятно, я, но, во-первых, я не выпускаю изо рта трубку, а кроме

того, испытываю невыразимый ужас при одной мысли о сидении на вершине отвесной скалы,

над морем, так как страдаю головокружением. Итак, если этот портрет – мой, я протестую

против вышеупомянутых неправдоподобностей!

1 Намек на карикатуру Гогена, изображающую Винсента, который сидит на вершине скалы и

собирается писать солнце (прим. Э. Бернара).

Я весь поглощен убранством дома и смею думать, что оно придется тебе по вкусу, хотя,

конечно, очень отличается от того, что делаешь ты. Но в свое время ты мне тоже говорил о

картинах, которые будут изображать: одна – цветы, другая – деревья, третья – поля. Так вот,

и у меня сделан «Сад поэта» (два холста). В наброске с маленького этюда маслом, который уже

находится у моего брата, ты увидишь первоначальный замысел. Затем у меня будут «Звездная

ночь», «Виноградник», «Нивы» и вид дома, который можно бы назвать «Улицей». Таким

образом, у меня непроизвольно получилось нечто вроде серии.

Очень, очень бы мне интересно посмотреть твои понт-авенские этюды. Но раз дело идет

о тебе, пришли мне лучше что-нибудь более отработанное. Впрочем, все это еще устроится: я

так люблю твой талант, что хотел бы понемногу собрать небольшую коллекцию твоих работ.

Меня уже давно волнует вопрос об обмене работами, который так часто практиковали

японские художники. Это доказывает, что они любили и поддерживали друг друга и что между

ними царило согласие. Их взаимоотношения, видимо, – и это совершенно естественно – были

братскими; они не жили интригами. Чем больше мы будем подражать им в этом отношении, тем

лучше для нас. Похоже также, что японцы зарабатывали очень мало и жили, как простые

рабочие. У меня есть репродукция, изданная Бингом: «Травинка». Что за образец

добросовестности! Как-нибудь я тебе ее покажу.

Б 19 note 130 Note130 Арль, первая половина октября 1888

Почти одновременно с тем, как я отправил свои этюды, пришла посылка от тебя и

Гогена. Я очень приободрился: вид ваших лиц отогрел мое сердце.

Знаешь, я очень люблю твой портрет. Впрочем, как тебе известно, я люблю все, что ты

делаешь и, быть может, так, как никто еще не любил твои работы.

Настоятельно советую тебе работать над портретами, делай их как можно больше и не

отступай. Нам еще придется завоевывать публику портретом: будущее, по-моему, принадлежит

ему. А покамест поменьше гипотез, чтобы не сбиться с правильного пути.

Раз уж я начал тебя благодарить, благодарю заодно и за собрание набросков под общим

названием «В публичном доме». Браво! Моющаяся женщина и та, которая говорит: «Никто не

умеет раздразнить мужчину лучше меня» – на мой взгляд, самые удачные; остальные слишком

гримасничают, а главное, они слишком расплывчаты, недостаточно в теле, недостаточно крепко

скроены. Но неважно – это уже что-то интересное и совсем новое. «В публичном доме!» Да,

именно это следует делать. И уверяю тебя, что почти завидую твоей удаче – ведь ты ходишь

туда в военной форме, от которой все эти милые бабенки без ума.

Стихи в конце действительно хороши и крепче держатся на ногах, чем некоторые

фигуры. То, что ты хотел сказать и, как тебе кажется, сказал, ты говоришь хорошо и звучно.

Напиши мне, когда будешь в Париже. Я тебе уже тысячу раз писал, что мое «Ночное

кафе» – не публичный дом; это кафе, где ночные бродяги перестают быть ночными бродягами,

потому что плюхаются там за стол и проводят за ним всю ночь. Лишь изредка проститутка

приводит туда своего клиента. Впрочем, зайдя туда однажды ночью, я застал там любопытную

группу – сутенера и проститутку, мирившихся после ссоры. Женщина притворялась

безразличной и надменной, мужчина был ласков. Я принялся писать их для тебя по памяти на

маленьком холсте в 4 или 6. Если ты скоро уедешь, я тебе его отправлю в Париж; если

останешься, сообщи, и я пришлю его в Понт-Авен: он еще недостаточно просох, и я не мог

вложить его в эту посылку. Я не хочу подписывать этот этюд, так как никогда не работаю по

памяти. Там будут краски, которые тебе понравятся, но, повторяю снова, я сделал для тебя

этюд, которого предпочел бы не делать.

Несмотря на верный колорит, я безжалостно уничтожил два значительных полотна:

«Христос с ангелом в саду Гефсиманском» и другое, изображающее поэта и звездное небо,

потому что форма не была предварительно изучена по модели, необходимой в данном случае.

Если этюд, который я тебе посылаю в обмен, даже тебя не устроит, ты все-таки присмотрись к

нему получше. Я чертовски намучился, делая его во время выматывающего душу мистраля (так

же как этюд в красном и зеленом). Что ж, несмотря на то, что он написан не так, как «Старая

мельница», он более интимен и тонок. Ты видишь, все это совсем не импрессионизм – тем