Ван Гог. Письма

обзавестись хозяйством. И вот я спрашиваю тебя – разве расходы эти неразумны и чрезмерны?

К тому же ты знаешь, чем они были вызваны. А сколько раз за эти долгие годы я имел даже

куда меньше ста франков! Если же из-за разъездов у меня бывали кое-какие дополнительные

расходы, так разве деньги пропали зря? Ведь я же выучился разным языкам и пополнил свое

образование.

Теперь мне необходимо выйти на прямую дорогу. Если я отложу женитьбу, мое

положение станет в какой-то мере ложным, а это мне претит. Поженившись, мы с Христиной

всячески ограничим себя и будем изворачиваться изо всех сил. Мне тридцать лет, ей тридцать

два, так что мы уже не дети. Конечно, у нее есть мать и ребенок, но последний как раз и

снимает с нее пятно, потому что к женщине, которая является матерью, я всегда испытываю

уважение и не спрашиваю ее о прошлом. Я рад, что у нее есть ребенок: именно поэтому она

знает то, что должна знать. Ее мать очень трудолюбива и прямо-таки заслуживает орден,

потому что в течение долгих лет ухитрялась поднимать семью из восьми детей. Она не хочет ни

от кого зависеть и зарабатывает на жизнь тем, что ходит работать поденщицей.

Пишу тебе поздно ночью. Христина плохо себя чувствует: приближается время, когда

она должна будет отправиться в Лейден. Прости меня за то, что письмо так плохо написано – я

очень устал. Тем не менее я сел за него сразу же по получении твоего письма.

В Амстердаме мне было отказано так решительно и бесцеремонно, что глупо было бы

продолжать настаивать. Но неужели я должен был прийти из-за этого в отчаяние, утопиться или

выкинуть еще что-нибудь в таком роде? Боже упаси! Я был бы скверным человеком, если бы

избрал такой выход. Я начал новую жизнь не намеренно, а просто потому, что подвернулся

случай начать ее заново, и я от него не отказался. Но теперь дело обстоит иначе, и мы с

Христиной лучше понимаем друг друга. Нам не следует ни на кого обращать внимания, но,

само собой разумеется, мы вовсе не претендуем на то, чтобы сохранить положение в обществе.

Я знаком с предрассудками света и понимаю, что теперь мне предстоит самому покинуть

свой круг, который и без того давно уже изгнал меня. Но это и все, что могут мне сделать наши

– дальше им не пойти. Возможно, если возникнут слишком большие трудности, мне придется

подождать еще немного, прежде чем начинать совместную жизнь, но и тогда я женюсь, никому

не сообщая об этом, безо всякой огласки; а если по поводу моего брака начнутся разговоры, я

оставлю их без внимания. Христина – католичка, поэтому дело со свадьбой еще более

упрощается – отпадает вопрос о венчании в церкви, о котором ни я, ни она не желаем и

думать.

Ты скажешь, что это коротко и ясно – que soit. 1

Я буду знать только одно – рисование, а у Христины будет только одна постоянная

работа – позирование. Я от всего сердца хотел бы иметь возможность снять соседний домик –

он как раз подходящих размеров, чердак там такой, что его легко превратить в спальню, а

мастерская достаточно большая и освещение гораздо лучше, чем у меня здесь. Но осуществимо

ли это? Впрочем, даже если мне придется прозябать в какой-нибудь дыре, я и тогда предпочту

корку хлеба у своего собственного очага, как бы он ни был убог, жизни с Христиной без брака.

Ей, как и мне, известно, что такое бедность. Бедность имеет свои за и против, но,

несмотря на бедность, мы все-таки рискнем. Рыбаки знают, что море опасно, а шторм страшен,

но не считают эти опасности достаточным основанием для того, чтобы торчать на берегу и

бездельничать. Такую мудрость они оставляют тем, кому она нравится. Пусть начинается

шторм, пусть спускается ночь! Что хуже – опасность или ожидание опасности? Лично я

предпочитаю действительность, то есть опасность…

Теперь наступил кризис, и я еще не могу ничего решать, еще не смею надеяться.

Христине я сказал: «Я отвезу тебя в Лейден. Не знаю, будет у меня кусок хлеба или нет, когда

ты вернешься оттуда, но я разделю с тобой и ребенком все, что имею».

Христина не знает никаких подробностей и не спрашивает о них, но уверена, что я буду