Ван Гог. Письма

о которых, по существу, постоянно думаю, особенно после моего последнего посещения Гааги,

где мне передали кое-какие высказывания Израэльса на этот счет. Он говорит, что нужно

начинать с глубокой тоновой шкалы, чтобы даже сравнительно темные цвета казались

светлыми, короче говоря, чтобы свет выражался посредством противопоставления его темноте.

Я уже предвижу, что ты скажешь относительно «слишком черного», но в то же время я еще не

совсем убежден, что, например, серое небо всегда должно быть написано локальным тоном.

Так, правда, делает Мауве, но так не делают Рейсдаль и Дюпре. А Коро и Добиньи?

С ландшафтом то же самое, что с фигурами, – я хочу сказать, что Израэльс пишет

белую стену совсем иначе, чем Реньо или Фортуни.

А следовательно, и фигура на фоне ее выглядит совершенно иначе.

Слыша от тебя много новых имен, я не все и не всегда понимаю, потому что ничего не

видел. Из того, что ты рассказал мне об «импрессионизме», я уяснил, что это нечто совсем иное,

чем я думал; но мне еще не совсем ясно, что же именно следует понимать под этим названием.

Я нахожу, например, в Израэльсе так невероятно много хорошего, что меня не очень интересует

и привлекает что-либо другое, более новое.

Фромантен, говоря о Рейсдале, замечает, что мы в настоящее время ушли в технике куда

дальше, чем он. Мы также ушли куда дальше, чем Каба, который иногда, например в картине,

находящейся в Люксембургском музее, сильно напоминает Рейсдаля своей величественной

простотой.

Но разве стало из-за этого неверным или ненужным то, что выразили Рейсдаль и Каба?

Нет! Так же дело обстоит и с Израэльсом, и с де Гру (де Гру был очень прост).

Когда человек ясно выражает то, что хочет выразить, – разве этого, строго говоря,

недостаточно?

Когда он умеет выражать свои мысли красиво, его, не спорю, приятнее слушать; но это

не слишком много прибавляет к красоте правды, потому что правда прекрасна сама по себе.

Размер прилагаемого мотива примерно 105X95, а «Женщины с прялкой» – 100X75. Они

написаны бистром и битумом, тон которых, как мне представляется, очень подходит для

передачи теплой светотени душного, пыльного помещения…

Тео, мне давно уже мешал тот факт, что некоторые современные художники отняли у

нас бистр и битум, которыми было написано много великолепных вещей и которые, если их

умело применять, делают колорит зрелым, сочным, богатым, отличаясь в то же время такой

изысканностью и такими поразительно неповторимыми свойствами.

Однако, чтобы научиться пользоваться ими, следует приложить некоторые усилия, так

как обращаться с ними надо иначе, чем с обычными красками. Вполне вероятно, что многих

художников обескураживают эксперименты, которые необходимо проделать, прежде чем

пользоваться этими красками, и которые, естественно, не удаются с первого же раза. Уже

прошел примерно год, как я начал употреблять их, главным образом для интерьеров; вначале я

тоже был страшно разочарован ими, но перед моими глазами всегда стояли прекрасные вещи,

сделанные с их помощью.

До тебя чаще, чем до меня, доходят разговоры о книгах по искусству. Если тебе

попадутся интересные работы, вроде книги Фромантена о голландских художниках, или ты

вспомнишь о каких-нибудь ранее читанных тобой сочинениях, не забывай: я буду очень рад,

если ты мне кое-что купишь, – в том случае, конечно, если книга касается техники, – и

вычтешь расходы на покупку из того, что обычно мне присылаешь. Я намерен основательно

изучить теорию: я совсем не считаю это бесполезным занятием и думаю, что, когда человек в

своих поисках руководствуется подлинно конкретными указаниями, его инстинктивные

предположения и догадки очень часто превращаются в уверенность и определенность.

Если в книге есть хотя бы одно или несколько замечаний по части техники, ее уже стоит

не только прочесть, но и купить, особенно сейчас.

Во времена Торе и Блана были люди, писавшие о вещах, которые, увы, преданы теперь

забвению.

Вот пример.

Знаешь ли ты, что такое цельный тон и что такое смешанный тон? Конечно, ты можешь

увидеть их на картине; но можешь ли ты объяснить, что означают эти термины? Что

понимается под словом смешивать?

Такие вещи надо знать, причем теоретически, как практику-живописцу, так и знатоку

искусства, если они хотят заниматься вопросами цвета.

Большинство подразумевает под этими терминами все, что угодно, и все же они имеют

вполне определенное значение.

Законы цвета невыразимо прекрасны именно потому, что они не случайны. Подобно

тому как в наше время люди уже не верят в чудеса и в бога, который капризно и деспотически

перескакивает с пятого на десятое, а начинают испытывать все больше уважения к природе,

удивления перед ней и все больше верят в нее, точно так же и по тем же причинам, думается

мне, в искусстве старомодные представления о прирожденной гениальности, вдохновении и пр.

должны быть, не скажу отброшены совсем, но тщательно исследованы, проверены и весьма

основательно пересмотрены. Я вовсе не отрицаю, что существуют гении, и даже прирожденные,

но я категорически отрицаю делаемый на основании этого вывод, будто теория и обучение

совершенно бесполезны.

То, что я сделал в «Женщине с прялкой» и «Старике, наматывающем пряжу», я надеюсь

или, вернее, попытаюсь сделать впоследствии гораздо лучше. Тем не менее в этих двух этюдах

с натуры я был немножко больше самим собой, чем мне это удавалось в большинстве других

эпизодов, за исключением, может быть, нескольких рисунков.

Что касается черного, то я не использовал его в этих этюдах лишь случайно: мне нужны

были более сильные эффекты, чем черный, а индиго с сиенской землей и прусская синяя с

жженой сиеной дают, по существу, более глубокие тона, чем чистый черный сам по себе. Когда

я слышу разговоры о том, что черного в природе не существует, я иногда думаю, что

настоящего черного нет, если угодно, и в красках.

Опасайся, однако, впасть в ошибку, вообразив, будто колористы не пользуются черным,

ведь само собой разумеется, что, как только к черному примешивается частица синего, красного

или желтого, он становится серым, точнее, темно-красновато-желтовато или синевато-серым.

Между прочим, я нахожу очень интересным то, что Ш. Блан в «Художниках моего

времени» говорит о технике Веласкеса, чьи тени и полутона состоят большей частью из

бесцветных, холодных серых, главными составными частями которых являются черный и

немножко белого. В этой нейтральной, бесцветной среде самое крохотное облачко или тень