Ван Гог. Письма

известное недоверие к себе.

Хочешь знать, на каком фундаменте можно строить, сохраняя душевный покой даже

тогда, когда ты одинок, никем не понят и утратил всякую надежду добиться материального

благополучия?

Этот фундамент – вера, которая остается у тебя при любых условиях, инстинктивное

ощущение того, что уже происходят огромные перемены и что скоро переменится все.

Мы живем в последней четверти века, который, как и предыдущий, завершится

грандиозной революцией. Но даже предположив, что мы оба увидим ее начало в конце нашей

жизни, мы, конечно, все равно не доживем до лучших времен, когда великая буря очистит

воздух и обновит все общество. Хорошо уже и то, что мы не дали одурманить себя фальшью

нашего времени и в его нездоровой гнетущей духоте увидели признак надвигающейся грозы.

Надо говорить так: нас еще гнетет удушливый зной, но грядущие поколения уже смогут дышать

свободнее. В это с наивностью взрослых детей верят даже Золя и Гонкуры, суровейшие

аналитики, чьи диагнозы так беспощадны и так точны.

Те, которых ты упоминал – Тургенев и Доде, – тоже работают не без цели, тоже не

отказываются заглянуть вперед. Но все они, и с полным основанием, избегают утопических

предсказаний и в какой-то мере являются пессимистами, ибо, анализируя историю нашего века,

с ужасом видишь, что даже самая благородная революция порою ни к чему не приводит.

Но одно то, что тебе не надо вечно оставаться наедине со своими мыслями и чувствами,

то, что ты работаешь и думаешь вместе с другими людьми, – уже большая поддержка.

Благодаря ей можешь больше и чувствуешь себя неизмеримо счастливее.

Я уже давно хочу, чтобы именно так было между нами; уверен, что, оставшись в

одиночестве, ты быстро пришел бы в состояние подавленности, потому что времена теперь

невеселые, а значит, удовлетворение находишь только в работе.

Посылаю тебе упомянутый мной роман Гонкуров, прежде всего ради предисловия, в

котором кратко изложены цели и история их работы.

Ты увидишь, что эти люди, в сущности, не были счастливы, равно как Делакруа,

сказавший о себе: «Я совсем не был счастлив в том смысле, в каком понимал счастье прежде»…

Так же несчастливы были и последние дни старика Тургенева. Он тогда часто общался с

Доде. Эти восприимчивые, тонкие, проницательные, как женщины, и по-женски

чувствительные к своим собственным страданиям люди до конца были полны жизни и

самосознания, чужды безразличного стоицизма и презрения к жизни. Повторяю: эти люди

умерли так, как умирают женщины – без навязчивой идеи бога, без абстракций, неизменно

оставаясь на твердой почве жизни и привязанные только к ней. Повторяю: они умерли, как

женщины, которые много любили – с кровоточащими сердечными ранами, что напоминает

слова Сильвестра о Делакруа: «Так, почти улыбаясь, он и умер».

Нам покамест рано об этом думать; напротив, нам сначала еще надо поработать, пожить,

хотя и не наслаждаясь счастьем в обычном смысле этого слова. Но, что бы ни сулило нам

будущее, не сомневайся, что я буду рад поработать годик у Кормона, если уж мне не

представится возможность порисовать в Школе изящных искусств или в какой-нибудь

мастерской, о которых я столько здесь слышал…

В конце концов, секрет, дающий человеку вторую молодость, – это работа…

Скажи, ты читал Карлейля?.. Это тоже был человек, много дерзавший и видевший много

дальше, чем другие. Но сколько я ни знакомлюсь с жизнью таких людей, всюду одна и та же

история – нехватка денег, плохое здоровье, сопротивление окружающих, одиночество, короче

говоря, мука от начала до конца.

452

Должен откровенно сказать, что на душе у меня станет гораздо легче, если ты

одобрительно отнесешься к моему намерению приехать в Париж значительно раньше, чем в

июне или июле…

Должен также сообщить, что хотя я продолжаю ходить в Академию, придирки

тамошних преподавателей становятся для меня невыносимы, потому что они, как и прежде,

оскорбительны. Я же упорно стараюсь избегать ссор и иду своим путем. Я уже напал на след

того, что ищу, и нашел бы его, пожалуй, еще скорее, если бы мне позволили рисовать с гипсов

одному, без присмотра. Тем не менее я рад, что пошел в Академию, так как в изобилии вижу

там примеры того, к чему приводит стремление prendre par le contour.

A ведь это именно то, чем там систематически занимаются и из-за чего придираются ко

мне. «Делайте сначала контур: у вас неправильный контур; я не стану поправлять рисунок, если

вы будете моделировать прежде, чем основательно закрепите контур». Как видишь, все вечно

сводится к одному и тому же. А поглядел бы ты, какие плоские, безжизненные, пресные

результаты дает такая система!

Повторяю: да, я очень рад, что имел возможность наблюдать все это так близко…

Впрочем, это не так уж важно. Вопрос в другом – в том, чтобы попытаться найти более

эффективный метод работы.

В Академии зашли так далеко, что уверяют: «Цвет и моделировка не имеют значения –

этому можно научиться очень быстро; контур – вот что самое существенное и самое трудное».

Как видишь, и в Академии можно научиться кое-чему новому: я никогда прежде не знал,

что цвет и моделировка даются сами собой.

Как раз вчера я закончил рисунок, который делал на конкурс по вечернему классу. Это

известная тебе статуя Германика.

Так вот, я уверен, что займу последнее место, потому что рисунки у всех остальных в

точности одинаковы, мой же – совершенно другой. Но я видел, как создавался рисунок,

который они сочтут лучшим: я как раз сидел сзади; этот рисунок абсолютно правилен, в нем

есть все, что угодно, но он мертв, и все рисунки, которые я видел, – такие же…

Здесь очень мало пользуются обнаженной женской моделью – в классе, по крайней

мере, никогда, да и частным образом чрезвычайно редко.

Даже в классе антиков на десять мужских фигур приходится одна женская. Так оно,

конечно, куда легче.

В Париже с этим будет, несомненно, гораздо лучше. Право, мне кажется, что постоянное

сравнение мужской фигуры с женской, которые всегда и во всем совершенно непохожи друг на

друга, очень многому учит. Женская фигура – это, может быть, difficulte supreme, 1 но чего бы

стоили без нее искусство и сама жизнь?

1 Наивысшая трудность (франц.).

453

Какая жалость, что, постепенно приобретая опыт, человек в то же время утрачивает

молодость. Будь это не так, жизнь была бы, право, слишком хороша…

Работать и мыслить совместно – это поистине блистательная идея.

Я ежедневно нахожу новые подтверждения тому, что главная причина всех бедствий

художников заключается в их раздорах, в нежелании объединиться, в том, что они не помогают,