Ван Гог. Письма

– не знаю… Знаю одно: в случае чего я соглашусь сделать их безвозмездно, просто для

практики…

Я уже рисовал в Академии два вечера и должен сказать, что, на мой взгляд, для того

чтобы делать, например, крестьянские фигуры, очень полезно порисовать гипсы, но,

разумеется, не так, как это обычно делается. Рисунки, которые я там видел, кажутся мне

невероятно скверными и от начала до конца неправильными. И я твердо уверен, что мои

рисунки – совершенно иные; время покажет, кто прав. Ни один из воспитанников Академии,

черт их всех побери, понятия не имеет о том, что такое античная статуя.

Я долгие годы не видел ни одного хорошего гипса с античной скульптуры (а гипсы в

здешней Академии очень хороши) и в течение всех этих лет имел перед глазами лишь живую

модель; теперь, внимательно приглядываясь к антикам, я поражен познаниями древних и

верностью их восприятия.

Вероятно, господа академики обвинят меня в ереси. Что поделаешь!

446

Я пишу в Академии вот уже несколько дней и должен сказать, что мне тут очень

нравится. Особенно потому, что здесь подвизаются разные художники и я вижу, как они

работают в самых различных манерах, а я еще никогда не видел, как работают другие…

В понедельник мы получим новые модели; вот тогда, в сущности, я и начну серьезно

работать. К понедельнику я должен раздобыть большой холст: меня также предупредили, что

мне решительно необходимо обзавестись другими кистями и т. д. Но у меня нет больше денег.

Время, действительно, не терпит, и я просил бы тебя сделать все возможное; я ведь тоже

делаю, что могу, но у меня из раза в раз получается так, что на еду почти ничего не остается.

По вечерам я тоже хожу в Академию рисовать, но мне кажется, что в классе рисования

все работают плохо и идут совершенно неверным путем. Класс живописи лучше; я, по-моему,

уже писал тебе, что там подобрались самые разные люди всех возрастов – пятеро даже старше

меня.

В данный момент я работаю над головой ребенка…

Здесь развешаны этюды прежних воспитанников Академии; кое-какие – чертовски

хороши.

Думаю, что занятия в Академии – бесспорно, самый короткий путь к успеху; что бы я

потом ни решил – перебраться в деревню или поехать в Париж, мне в любом случае полезно

видеть, как пишут другие, регулярно и возможно больше работать с моделями – и того

полезнее.

447

Всю неделю был страшно занят, потому что помимо класса живописи я еще хожу

рисовать по вечерам, а после этого с половины десятого до половины одиннадцатого работаю с

модели в клубе. Я стал членом двух таких клубов…

Вот что интересно: когда я сравниваю какой-нибудь свой этюд с этюдами других,

оказывается, что между нами нет почти ничего общего. Их этюды имеют примерно тот же

цвет, что тело; таким образом, при рассмотрении с близкого расстояния эти этюды очень

правильны, но если немного отойти, они кажутся томительно плоскими: все эти розовые,

нежно-желтые тона и т. д. и т. д., мягкие сами по себе, на расстоянии представляются жесткими.

А то, что делаю я, выглядит вблизи зеленовато-красным, желтовато-серым, бело-черным, часто

нейтральным и вообще не поддающимся определению с точки зрения цвета. Но стоит немного

отойти, как этюд становится верным, независимым от краски, в нем чувствуется воздух и на

него падает определенный вибрирующий свет. А тогда начинает производить впечатление даже

самый крохотный мазок краски, которой я случайно лессировал поверхность.

Чего мне еще недостает, так это практики. Я должен написать штук пятьдесят таких

этюдов и тогда, надеюсь, чего-нибудь добьюсь. Сейчас я кладу краски еще тяжеловато,

потому что у меня нет достаточного навыка; я слишком долго ищу, и в результате получается

безжизненно. Но это вопрос времени и тренировки: впоследствии мазок начнет ложиться

правильно, едва о нем подумаешь.

Кое-кто видел здесь мои рисунки; один человек под влиянием моих крестьянских фигур

немедленно начал рисовать модель в классе обнаженной натуры, моделируя более энергично и

накладывая тени увереннее. Он показал мне свой рисунок, и мы обсудили его; рисунок, на мой

взгляд, полон жизни и гораздо лучше всего, что я видел здесь у других воспитанников. А

знаешь, как его оценили? Преподаватель Зиберт специально вызвал этого человека к себе и

предупредил, что, если тот посмеет еще раз сделать подобный рисунок, это будет

рассматриваться как попытка выставить своего учителя дураком. А я уверяю тебя, что это был

здесь единственный хорошо сделанный рисунок, напоминающий Тассара или Гаварни. Словом,

сам видишь, как оно получается. Впрочем, это не беда: надо только не обижаться, а

притвориться, будто ты хочешь отделаться от дурной манеры, но, к несчастью, все время

впадаешь в прежние ошибки. Фигуры, которые делают здешние воспитанники, почти всегда

непропорционально тяжелы сверху и как бы опрокидываются вниз головой: ни одна из них не

стоит на ногах. А устойчивость необходима уже на первой стадии работы.

И все-таки, что бы ни случилось и каковы бы ни были результаты, удастся мне поладить

с Ферлатом или нет, я очень доволен, что приехал сюда. Я нахожу здесь столь необходимое мне

столкновение идей. Я смотрю свежим взглядом на свою собственную работу и могу лучше

судить о своих промахах, что дает мне возможность исправлять их.

448 note 31 Note31 Февраль

Теперь я рисую еще и днем, и тамошний преподаватель, который в настоящее время

делает портреты и хорошо получает за них, уже неоднократно спрашивал меня, не рисовал ли я

гипсы раньше и самостоятельно ли я научился рисовать. Он твердит: «Я вижу, что вы много

работали» или «Вскоре вы начнете делать успехи и сильно продвинетесь вперед; это займет у

вас год, но год – не велик срок».

А вот рядом со мной сидит парень моих лет, которому он таких вещей не говорит, хотя

парень этот пишет уже долгое время, а гипсы рисует целых три года… Он сказал также, будто

Ферлат говорил ему, что находит много хорошего в моих работах, чего сам Ферлат мне не

сказал…

Сравнивая себя с другими, я вижу, что во мне так много жесткости, словно я лет десять

просидел в тюрьме. Причина этого в том, что около десяти лет я вел тяжелую и беспокойную

жизнь, у меня было много забот и горестей и ни одного друга. Но теперь работы мои становятся

лучше, я чему-то учусь и становлюсь на что-то способен; поэтому все изменится…

Я хочу, например, привести в порядок свои зубы. Я уже потерял и могу еще потерять не

менее десяти зубов, а это слишком много и слишком вредно; кроме того, я из-за этого выгляжу