Ван Гог. Письма

придется иметь дело. В ожидании этого я спокойно обращаюсь к старым голландцам, к

картинам Израэльса и тех, кто непосредственно примыкает к Израэльсу, чего не делают

современные художники – они чуть ли не диаметрально противоположны Израэльсу…

То, что они именуют «высветлением», во многих случаях представляет собою

отвратительный тон мастерской, безрадостной городской мастерской. Создается такое

впечатление, что больше никто не умеет видеть ни рассвет, ни сумерки, что их вообще не

существует, что в сутках есть лишь время от 11 до 3 дня, время, действительно очень

респектабельное, но слишком часто лишенное характера и апатичное.

Но при всем том, Тео, сейчас я нахожусь в чертовски трудном положении. Кто много

пишет, тот много тратит, и я чувствую, что крепко сел на мель, а уж к концу месяца мне станет

и вовсе худо. Увы, поговорка «L'argent est le nerf de la guerre 1 справедлива и в отношении

живописи. Война, однако, не приносит ничего, кроме горя и разрушения, тогда как живопись

порою представляет собой подлинный посев, хотя урожай, конечно, отнюдь не всегда снимает

сам художник.

1 «Деньги – нерв войны» (франц.).

428

Начнем с начала: то, что ты пишешь об этюде корзины с яблоками, подмечено очень

хорошо, но твое ли это собственное наблюдение? Мне почему-то кажется, я, пожалуй, даже

уверен, что раньше ты не видел таких подробностей. Как бы то ни было, теперь мы с тобой

постепенно приходим к большему взаимопониманию в отношении красок. Вникай в эти

вопросы поглубже – это будет тебе полезно, доказательство чему – Бюрже, Мантц и

Сильвестр.

Сразу объясню, как был написан этот этюд. Коротко говоря – так: зеленый и красный

– цвета дополнительные. В яблоках есть красный цвет, сам по себе довольно вульгарный;

рядом с ним – зеленоватые тона. В корзине всего одно или два яблока другого цвета –

определенного розового, что сообщает всей вещи правильность. Этот розовый представляет

собою смешанный цвет, полученный с помощью комбинации вышеупомянутых красного и

зеленоватого.

Вот тебе причина, по которой эти цвета гармонируют друг с другом. К первому

контрасту добавляется второй – задний план контрастирует с передним планом: один из них

нейтрального цвета, полученного за счет смешения синего с оранжевым; другой – того же

самого нейтрального цвета, но несколько измененного простым добавлением желтого…

Знаешь, телесные краски у Франса Хальса тоже земляные, если употреблять это слово в

определенном, по крайней мере, часто встречающемся значении. Иногда – осмелюсь даже

сказать, всегда – с этим обстоятельством у Хальса как-то связан контраст между тоном

костюма и тоном лица.

Красный и зеленый – цвета контрастные. У «Певца» (коллекция Дюппера) в цвете тела

есть тона кармина, в черных рукавах – зеленые тона, а в нарукавных лентах – красный

другого тона, нежели кармин. У оранжево-бело-синего парня, о котором я писал тебе,

сравнительно нейтральный цвет лица – землистый розовый, кажущийся фиолетовым благодаря

контрасту с кожаным костюмом франсхальсовского желтого цвета. В лице у желтого, тускло-

лимонного парня совершенно явственно виден тускло-фиолетовый. Так вот, чем темнее костюм,

тем иногда светлее лицо, и это не случайно: портрет художника и портрет его жены в саду

содержат, по крайней мере, два черно-фиолетовых (сине-фиолетовый и красно-фиолетовый) и

простой черный (желто-черный?); повторяю: красновато-фиолетовый и сине-фиолетовый,

черный и черный – все три цвета самые темные, и вот лица очень светлые, необычайно

светлые, даже для Хальса.

Словом, Франс Хальс – колорист из колористов, колорист ранга Веронезе, Рубенса,

Делакруа, Веласкеса. О Милле же, Рембрандте и, скажем, Израэльсе справедливо говорится, что

их сила скорее в гармонии, чем в колорите.

А теперь скажи: можно или нельзя употреблять черный и белый, не запретный ли они

плод?

Думаю, что нет: у Франса Хальса есть не меньше двадцати семи различных оттенков

черного. Что касается белого, то ты и сам знаешь, какие потрясающие картины делают белым

по белому некоторые современные колористы. Что вообще означает слово нельзя?

Делакруа называл белый и черный спокойными цветами и соответственно употреблял

их. Не следует питать предубеждение против них, потому что употреблять можно все тона –

само собой разумеется, к месту и в гармонии с остальными.

429

Изучение законов цвета, бесспорно, помогает перейти от инстинктивной веры в великих

мастеров к отчетливому пониманию того, почему мы находим ту или иную картину красивой, а

это поистине необходимо в наши дни, когда, поразмыслив, убеждаешься, до какой степени

произвольны и поверхностны суждения о произведениях искусства.

Ты не должен бранить меня за пессимизм в вопросе о современной торговле картинами,

потому что пессимизм вовсе не предполагает малодушия. Вот что я говорю себе: предположим,

я прав, усматривая в поразительной спекуляции с ценами на картины все большую аналогию с

торговлей тюльпанами. Повторяю: предположим, что, подобно торговле тюльпанами в конце

прошлого столетия, торговля картинами, равно как и спекуляция другими предметами,

прекратится к концу нашего столетия так же, как возникла, то есть сравнительно быстро.

Спекуляция тюльпанами прекращается – цветоводство остается. Я лично и в хорошие и в

плохие времена готов удовольствоваться участью скромного садовника, который любит свои

растения.

Тем временем на палитре моей наступила оттепель и холод первых попыток прошел.

Правда, начиная что-то делать, я еще часто спотыкаюсь, но краски уже ложатся на холст

сами собой, и, беря одну из них за исходную точку, я отчетливо вижу, что должно последовать

за ней и как вдохнуть во все это жизнь…

Как уже сказано, я считаю твое письмо о черном очень разумным; твои слова о том, что

не надо писать локальным цветом, тоже совершенно верны. Но это но удовлетворяет меня. По

моему мнению, за отказом от локального цвета стоит еще многое другое.

«Les vrais peintres sont ceux qui ne font pas la couleur locale» 1 – вот о чем говорили

между собой Блан и Делакруа.

1 «Настоящие художники те, кто не пишет локальным цветом» (франц.).

Не должен ли я понимать это так, что художнику лучше исходить из красок на его

палитре, чем из красок природы? Я хочу сказать вот что: нельзя ли, собираясь писать, например

голову, и зорко наблюдая находящуюся перед тобой натуру, рассуждать следующим образом –

раз эта голова представляет собой гармонию красно-коричневого, фиолетового, желтого, то

есть сплошь смешанных цветов, значит, я положу на палитру фиолетовый, желтый, красно-