Ван Гог. Письма

– человек двадцать офицеров в полный рост. Рассмотрел ли ты ее как следует? Одна эта

картина уже стоит поездки в Амстердам, особенно для колориста. В ней есть одна фигура –

знаменосец в глубине левого угла, прямо у рамы, – которая с головы до пят сделана в сером,

вернее, в жемчужно-сером цвете, особого нейтрального тона, вероятно, достигнутого с

помощью оранжевого и синего, смешанных таким образом, что они нейтрализуют друг друга.

Варьируя этот основной тон, делая его то чуть темнее, то чуть светлее, художник достигает

того, что вся фигура кажется написанной одним и тем же серым цветом. Однако кожаные

башмаки сделаны из другого материала, чем чулки, последние выглядят иначе, чем складки

штанов, а те, в свою очередь, отличаются от куртки; в каждой детали костюма чувствуется

особый материал, все они очень сильно отличаются друг от друга по расцветке и все-таки

принадлежат к одной семье серого. Но это еще не все!

В этот серый художник вводит синий, оранжевый и немножко белого: шелковые банты

на куртке – божественного светло-серого цвета, перевязь и флаг – оранжевые, воротник –

белый.

Оранжевый, белый, синий – национальные цвета того времени; оранжевый и синий,

противопоставленные друг другу, – великолепное сочетание на фоне серого, составленного

именно с помощью смешения двух этих цветов, которые (имея в виду цвет) я назвал бы

противоположными электрическими полюсами; к тому же эти цвета противопоставлены так

искусно, что они взаимно усиливают друг друга на сером и белом.

Дальше в этой картине мы снова находим противопоставление оранжевого синему,

затем великолепнейшего черного великолепнейшим белым; головы – их около двадцати –

дышат жизнью и отвагой. А техника! А цвет! А какая выправка у всех этих людей! А как

сделаны фигуры в целом!

Но этот оранжево-бело-синий парень в левом углу!.. Я редко встречал такую

божественно прекрасную фигуру. Это нечто единственное в своем роде.

Делакруа пришел бы от нее в восторг, ну, просто в бесконечный восторг. Я буквально

прирос к месту. «Певца» – поясной портрет смеющегося парня в зеленовато-черном тоне с

кармином, в цвете тела тоже кармин, ты, конечно, знаешь.

Поясной портрет человека в желтом, тускло лимонном, чье фиолетоватое лицо

благодаря противопоставлению тонов выглядит великолепной смелой бронзой, тебе,

несомненно, тоже знаком.

Бюрже писал о «Еврейской невесте» Рембрандта так же, как писал о Вермеере

Дельфтском, о «Сеятеле» Милле, о Франсе Хальсе, – восторженно и самозабвенно. «Синдики

цеха суконщиков» – превосходны, это прекраснейшее творение Рембрандта, и все же что за

интимная, что за бесконечно симпатичная картина, написанная d'une main de feu, 1 «Еврейская

невеста», которую не оценивают столь же восторженно! Видишь ли, в «Синдиках» Рембрандт

верен натуре, хотя даже при этой верности он, как всегда, парит высоко, в небесах, в

бесконечности; однако Рембрандт умел делать и кое-что иное, когда ему не надо было

придерживаться буквальной точности, необходимой, например, в портрете, и он мог быть

поэтом, то есть творцом. Таков он в «Еврейской невесте».

Как хорошо понял бы эту картину Делакруа! Что за благородное, бесконечно глубокое

чувство! Как верны в данном случае слова: «II faut etre mort plusieurs fois pour peindre ainsi». 2 О

картинах Франса Хальса можно сказать, что он всегда остается на земле; Рембрандт же

исполнен столь глубокой тайны, возвещает нам о таких вещах, для выражения которых нет слов

ни в одном языке.

Рембрандта совершенно справедливо называют волшебником – это нелегкое призвание.

1 Огненной рукой (франц.).

2 «Нужно несколько раз умереть, чтобы написать вот так» (франц.).

Я упаковал несколько натюрмортов, ты их получишь на следующей неделе вместе с

двумя видами Амстердама, которые я набросал на ходу, а также несколькими рисунками. В

ближайшие дни пошлю тебе также книгу Гонкура «Шери». Гонкур всегда прекрасен: у него

честная манера письма, и работает он исключительно тщательно.

В Амстердаме я видел две картины Израэльса – «Рыбака из Зандворта» и одну из самых

последних его работ: старуха, осевшая, как мешок с тряпьем, у кровати, на которой лежит тело

ее мужа.

Обе картины я считаю шедеврами. Пусть люди в фарисейских, пустых, лицемерных

выражениях болтают о технике, сколько им влезет; истинным художником всегда руководит та

совесть, которая называется чувством. Его душа, стремления, мозг не подчиняются кисти,

напротив, его кисть подчиняется мозгу. Кроме того, истинный художник не боится холста, а

холст боится истинного художника.

В Амстердаме я видел также картины современников – Виткампа и других. Виткамп,

пожалуй, самый лучший из всех: он напоминает Жюля Бретона; другие, которых я имею в виду,

но не хочу называть, – это те, кто вечно болтает о том, что у них называется техникой, и кто,

на мой взгляд, слаб именно в технике. Ты знаешь все эти холодные, серые тона, которые

считаются изысканными, хотя на самом деле они плоски, неинтересны, по-детски беспомощно

составлены. В наши дни на рынок выбрасывается масса обыкновенных красок, нарочно

смешанных с белилами для удобства художников, которые пишут в так называемой изысканной

светлой цветовой гамме.

Знаешь, я нахожу, что техника, колорит, моделировка «Рыбака из Зандворта» очень

напоминают Делакруа. Они великолепны. Современные холодные, плоские, серые тона мало

чего стоят в смысле техники – они всегда остаются краской, тогда как, смотря Израэльса, о

краске забываешь. Разумеется, я говорю не о Япе Марисе, Виллеме Марисе, Мауве, Нейхейсе,

которые, равно как и Бломмерс, работают в хорошей манере и каждый в своей собственной

цветовой гамме. Однако я не думаю, Тео, что школа этих мастеров и последователи их стоят

многого.

Был я также в музее Фодор. *

«Пастух» Декана действительно шедевр. Помнишь ли ты Межссонье – набросок «У

смертного ложа»? А Диаза?

Затем там есть Босбоом, Валдорп, Нейен, Рохюссен, оригинальные художники эпохи,

кончившейся лет сорок тому назад. Я всегда охотно смотрю их.

Рохюссен, как и Гаварни, отличается задором.

Натюрморты, которые я посылаю тебе, – это этюды для изучения цвета.

Хочу заниматься ими и впредь: думаю, что это небесполезно. Со временем они

потускнеют, но, скажем, через год будут выглядеть лучше, чем сейчас, так как по высыхании их

можно будет покрыть лаком. Полагаю, что если ты у себя в комнате прикрепишь кнопками к

стене большое количество моих этюдов – старые вперемешку с новыми, ты увидишь связь,

существующую между ними. Их различные краски хорошо гармонируют друг с другом. Кстати,