Ван Гог. Письма

о черном: чем больше я вижу картин, написанных в холодной, по-детски беспомощной

цветовой гамме, тем больше я радуюсь, что мои этюды находят слишком черными.

Посмотри, какими красками написан «Рыбак из Зандворта». Он написан красным,

синим, желтым, черным, грязно-белым, коричневым (все хорошо смешано и перепутано), не так

ли? Когда Израэльс говорит, что не нужно писать черно, он наверняка имеет в виду не то, что

обычно делается черным цветом, а просто хочет сказать, что тени тоже должны иметь цвет, а

это не исключает ни одной цветовой гаммы, какой бы она ни была темной, и уж подавно гаммы,

состоящей из черных, коричневых и глубоких синих тонов.

Но что толку рассуждать о беспомощной мазне? Не гораздо ли лучше думать о

Рембрандте, Франсе Хальсе, Израэльсе?

Письмо получается очень длинным. Но хотя ты, пожалуй, не поверишь тому, что я

говорю о красках, и сочтешь меня пессимистом или чем-нибудь еще похуже, когда я

утверждаю, что серый цвет, который считается сейчас изысканным, – весьма уродлив, или не

одобряю гладкую выписанность лиц, рук и глаз, поскольку все великие мастера работали

совершенно иначе, не исключено все-таки, что, сам занимаясь изучением искусства, – я рад,

что ты вновь углубился в эти штудии, – ты мало-помалу изменишь свои взгляды…

Две дощечки, которые я написал в Амстердаме, были сделаны в большой спешке: одна

написана прямо в зале ожидания на вокзале, куда я пришел слишком рано, а другая утром, до

ухода в музей, куда я отправился к десяти часам.

Тем не менее посылаю их тебе. Рассматривай их как изразцы, на которых несколькими

мазками что-то набросано.

Что же касается конца месяца, мой мальчик, то я буквально сижу на мели и не знаю, что

делать. Не можешь ли ты прислать мне еще 20 фр. или хоть сколько-нибудь?

В будущем месяце мне опять придется рассчитываться за краски, а 1 ноября надо будет

платить 25 гульденов за жилье.

Я говорил еще кое с кем насчет моих работ и теперь, куда бы я ни ехал, буду брать с

собой несколько вещей. Сейчас царит общее затишье, что позволяет без особых затруднений

найти возможность выставиться.

Главное – побольше писать: это необходимо, если мы хотим добиться успеха; именно

потому что сейчас затишье, надо много работать.

427

Два наброска Амстердама, к сожалению, немного повреждены. Они отсырели в дороге, а

потом, когда они сохли, дощечки покоробило, на них налипла пыль и т. д. Посылаю их все же

для того, чтобы показать тебе, что, пытаясь за какой-нибудь час торопливо передать полученное

впечатление, я делаю это с не меньшим чувством, чем тот, кто анализирует свои впечатления и,

следовательно, дает себе отчет в том, что делает. Последнее – это, конечно, не то, что просто

чувствовать, иначе говоря, получать впечатления: между впечатлением и его анализом, то есть

умением разобрать его на составные части и снова сложить, вероятно, существует большая

разница. И все-таки написать что-нибудь с ходу очень приятно.

Когда я снова смотрел старые голландские картины, меня особенно поразило то, что

большинство их было написано быстро, что такие великие мастера, как Франс Хальс,

Рембрандт, Рейсдаль и многие другие, по возможности делали все с первого раза и старались

поменьше возвращаться к готовой вещи для поправок.

И заметь вот еще что: если вещь была хороша, они так ее и оставляли. Я особенно

восхищаюсь руками у Рембрандта и у Хальса, руками, которые живут, хотя они и не закончены

в том смысле, в каком это требуется в наши дни. Пример – некоторые руки в «Синдиках» и

«Еврейской невесте», а также у Франса Хальса.

Головы, глаза, носы, рты тоже сделаны с первого мазка, без каких-либо поправок. Унгер

и Бракмон отлично передали это в своих гравюрах, сделанных так, что по ним можно судить о

манере живописи.

Как необходимо, Тео, смотреть в наши дни старые голландские картины! Французских

художников: Коро, Милле и пр. – тоже. Без остальных можно легко обойтись: они сильнее,

чем можно предположить, сбивают кое-кого с правильного пути. Главное – писать с ходу,

писать столько, сколько можно написать с ходу. Какое наслаждение видеть вот такого Франса

Хальса, и как это полотно отличается от тех картин, – а их великое множество, – где все

тщательно сглажено на один и тот же манер… По-моему, лучше соскоблить неудачное место

ножом и начать все сначала, чем делать слишком много поправок…

Должен еще раз вернуться к того рода современным картинам, которых становится все

больше и больше. Лет десять-пятнадцать тому назад начались разговоры о «высветлении», о

свете. В принципе вопрос был поставлен правильно: благодаря такой системе написаны

бесспорно мастерские вещи. Но когда она все больше и больше вырождается и влечет за собой

перепроизводство таких картин, где на всем холсте, во всех четырех углах, царят локальный

цвет и одинаковый свет – его, кажется, именуют «дневным тоном» – разве это хорошо?

Думаю, что нет…

Великий урок, который дают нам старые голландские мастера, заключается, на мой

взгляд, в следующем: рисунок и цвет должны рассматриваться как единое целое. Этому же учит

и Бракмон. Тем не менее в наши дни многие художники не соблюдают этого правила. Они

рисуют всем, чем угодно, за исключением здорового цвета.

Ах, Тео, как нудно, как отвратительно скучно становится на душе, когда парень вроде

Хавермана начинает высказываться о технике! Я не имею в виду Раппарда: он тоже любит

болтать на эту тему, но, к счастью, пишет лучше, чем говорит. У меня нет никакого желания

заводить много знакомств среди художников. Но возвращаюсь еще раз к технике и хочу

добавить вот что: у Израэльса, например, в его очень старой картине «Рыбак из Зандворта», где

так великолепно распределены свет и тень, гораздо больше здоровой сильной техники, чем у

тех, у кого благодаря холодно-металлическому цвету все одинаково гладко, плоско и

изысканно.

«Рыбака из Зандворта» ты можешь спокойно повесить рядом с «Ладьей Данте» старика

Делакруа – они из одной и той же семьи: это вещи, в которые я верю. Но я с каждым днем все

острее ненавижу те картины, на которых везде одинаковый свет. Когда люди говорят, что у

меня нет «никакой техники», – это очень неприятно; однако именно благодаря тому, что я не

завожу знакомств ни с кем из художников, эта болтовня, может быть, постепенно прекратится;

я же, со своей стороны, нахожу безусловно слабыми в отношении техники многих из тех, кто

громче всех разглагольствует о ней! Об этом я тебе уже писал. Выступая с какой-либо своей

работой в Голландии, я заранее знаю, чего я могу ждать и с какого калибра «техницистами» мне