Ван Гог. Письма

колорита.
Разве я неправ?
Разве «Брак в Кане» не написан иначе, чем его написал бы кто-нибудь, кто
одновременно думал бы и о дворцах и о фигурах, как об одном целом?
Вся эта архитектура и небо условны, подчинены фигурам и рассчитаны так, чтобы
фигуры красиво выделялись.
Это и есть подлинная живопись, и создает она нечто более прекрасное, чем точное
подражание вещам. Следует всегда иметь в виду что-то одно, а к нему уже привязывать
окружение, чтобы последнее вытекало из него. Изучение природы, единоборство с реальностью

непосредственно с натуры совершенно ошеломляющие вещи.
1 «В начале убивают, в конце исцеляют» (франц.).
2 «Я припоминаю» (франц.).
430 note 26 Note26 4 ноября 1885
Только что получил твое письмо с вложением, за что сердечно благодарю. Спешу
сообщить тебе, что я довольно хорошо знаком с афоризмами Дидро и тоже считаю, что в
рамках своего времени он один из самых выдающихся людей. О нем можно сказать то же, что о
Вольтере: когда читаешь письма этих людей, пусть даже о самых обыкновенных вещах, или
просто ни о чем, в них все равно чувствуется яркость, пылкость, живость, которые чаруют тебя.
Не будем забывать, что именно они сделали революцию и что есть нечто гениальное в том,
чтобы подняться над своим временем и направить бездумные и пассивные умы в одном
направлении и к одной цели. Я преклоняюсь перед такими людьми.
Скоро ты получишь два этюда осенних листьев: один в желтой гамме – тополя, другой
в оранжевой – дубы.
Я полностью поглощен законами цвета. Ах, почему нас не учили им в юности!
Но судьба большинства художников по какому-то роковому стечению обстоятельств
складывается так, что им приходится очень долгое время искать свет. Ведь законы цвета,
которые во всей их взаимосвязи и полноте первым сформулировал и обнародовал для
всеобщего пользования Делакруа, подобно тому как в области тяготения это сделал Ньютон, а в
области пара – Стефенсон, являются, вне всякого сомнения, подлинным лучом света.
431
Лучшие и с технической точки зрения наиболее завершенные картины, если смотреть на
них вблизи, кажутся лишь пятнами краски, положенными рядом друг с другом; они производят
впечатление лишь на определенном расстоянии. Так неизменно подходил к делу Рембрандт,
несмотря на все неприятности, которые это ему доставляло (честные бюргеры отдавали
предпочтение ван дер Хельсту, потому что его работы можно смотреть и с близкого
расстояния).
Шарден в этом отношении так же велик, как Рембрандт. Израэльса я лично тоже считаю
достойным восхищения, особенно его технику.
Боннемер сказал бы по этому поводу: «Было бы чересчур хорошо, если бы каждый знал
то же, что я, и думал так же, как я».
Но для того, чтобы так работать, надо быть чем-то вроде волшебника, а научиться
этому нелегко: горькие, саркастические слова Микеланджело: «Моей манере свойственно
порождать дураков» полностью приложимы и к области колорита, где преуспевают только
смелые, а люди слабые и несамостоятельные не способны подражать великим образцам.
Я думаю, что делаю успехи в работе.
Вчера вечером со мной случилось кое-что, о чем я расскажу тебе так подробно, как
только могу. Ты знаешь, что у нас дома, в глубине сада, стоят три дуба со срезанными
верхушками. Так вот, я корпел над ними уже в четвертый раз. Я просидел перед ними три дня с
холстом, примерно того же размера, как, скажем, хижина и крестьянское кладбище, которые
находятся у тебя. Вся трудность заключалась в табачной листве – как моделировать ее, какую
придать ей форму, цвет, тон. Вчера вечером я снес полотно к одному своему эйндховенскому
знакомому, у которого довольно стильная гостиная (серые обои, мебель черная с золотом), где
мы и повесили мои дубы.
Я еще никогда не имел случая с такой очевидностью убедиться, что я смогу делать
вещи, которые хорошо выглядят, и что я научусь так умело рассчитывать краски, что создать
нужный эффект будет в моей власти. Этюд написан табачным, мягким зеленым и белым
(серым), даже чисто белым, прямо из тюбика (как видишь, я хоть и рассуждаю о черном, но не
питаю никакого предубеждения против другой крайности, даже доведенной до предела).
У этого человека есть деньги, и картина ему понравилась, но когда я увидел, что она
хороша, что сочетанием своих красок она создает в гостиной атмосферу тихой, грустной
умиротворенности, я почувствовал прилив такой уверенности в себе, что не смог продать эту
работу.
Но так как она пришлась моему знакомому по душе, я ее подарил ему, и он принял
подарок именно так, как мне хотелось, – без лишних слов, сказав только: «Эта штука
чертовски хороша».
433
В книге Гонкура я нашел следующую подчеркнутую тобой фразу из статьи о Шардене.
Поговорив о том, как плохо платят художникам, он замечает: «Что делать? Что будет дальше?
Надо находить какое-нибудь побочное занятие или умирать с голоду. Лучше уж первое». И
далее: «За исключением нескольких мучеников, художники становятся фехтмейстерами,
солдатами или актерами».
В конце концов это верно и для наших дней. Раз Тео подчеркнул вышеупомянутую
фразу, – подумал я, – значит, он, вероятно, хочет узнать, что же я намерен делать дальше, тем
более что я написал ему о своем желании отказаться от своей теперешней мастерской.
Наше время несколько отличается от времени Шардена. Сейчас есть кое-какие
обстоятельства, от которых нельзя отмахнуться.
Художников теперь гораздо больше. Кроме того, в наше время художник,
занимающийся попутно каким-либо иным ремеслом, неизменно производит на публику крайне
невыгодное впечатление.
Я не ставлю себя выше других, но я сказал бы такому художнику: «Продолжай писать,
сделай сотню этюдов, а если этого недостаточно, то и две, а потом посмотри, не поможет ли это
тебе больше, чем какое-нибудь побочное занятие».
Приучить себя к бедности и, видя, как солдат или грузчик живут и остаются здоровыми,
несмотря па ветер и непогоду, довольствоваться жильем и пищей простых людей – так же
практично, как зарабатывать несколько лишних гульденов в неделю.
В конце концов, человек живет на свете не ради удовольствия, и вовсе не обязательно,
чтобы тебе было лучше, чем другим.
Что толку быть немного более состоятельным, чем наши ближние, если мы все равно не
можем удержать свою молодость?
Если бы это было возможно! Но, увы, единственное счастье, ощутимое материальное
счастье – быть всегда молодым; сохранить молодость на долгие годы так же невозможно у нас,
как в Аравии или в Италии, хотя там и лучше, чем здесь. И я лично считаю, что больше всего
шансов остаться сильным и обновиться есть у человека из современного tiers etat. *
Итак, я говорю, что пытаюсь найти свое счастье в живописи, ни о чем больше не
задумываясь. Но я правильно поступлю, если, желая зарабатывать деньги, буду иметь в виду
портретную живопись. Я знаю, как трудно угодить людям в смысле «сходства», и не смею
заранее утверждать, что чувствую себя уверенным в своих силах. Но я, безусловно, не считаю
успех невозможным, потому что люди здесь в общем такие же, как всюду. Здешние крестьяне и
люди из поселка безошибочно и сразу, даже в том случае, когда я твержу им, что они
неправы, определяют: «Это Реньер де Грееф, это Тоон де Гроот, а это Диен ван де Беек и т. д.».
Иногда они узнают фигуры даже со спины…
Я намерен ехать в Антверпен, и это – главное; предугадать же заранее все мелочи я
просто не могу.
Я разузнал адреса шести торговцев картинами, поэтому возьму с собой кое-какие
работы; а как только попаду в Антверпен, напишу несколько видов города, довольно большого
формата, и сразу же выставлю их.
Итак, я сосредоточиваю все усилия на одной цели – добиться чего-то в Антверпене. А
так как я отправляюсь туда нищим, я во всяком случае ничего не теряю. Что же до жизни здесь,
то я слишком хорошо знаю и люблю этот край и его жителей, чтобы с уверенностью сказать,
что покидаю их навсегда.
Я постараюсь снять здесь комнату, где смогу оставить свои вещи, и таким образом буду
застрахован на тот случай, если захочу на время уехать из Антверпена или затоскую по
здешним местам.
434
Мне не терпится попасть в Антверпен. Первое, что я там, вероятно, сделаю, – это пойду
смотреть картины Лейса в его Обеденный зал, если туда пускают. Хочу взглянуть на его
«Прогулку по крепостному валу» и на те вещи, которые гравировал Бракмон: «Стол» и
«Служанку».
Я представляю себе, как там красиво зимой, особенно доки под снегом.
Конечно, я захвачу с собой свои картины, причем именно те, которые в ином случае
отправил бы на этих днях тебе: большую ветряную мельницу на пустоши вечером, вид деревни
за рядом тополей с желтой листвой, натюрморт и несколько рисунков фигур.
Работа моя здесь временно затормозилась. Стоят сильные морозы, так что работать на
воздухе невозможно. До тех пор, пока я живу в этом доме, во всяком случае, до тех пор, пока я
не вернусь обратно, мне лучше не приглашать к себе модели. Таким образом я сэкономлю
краски и холст для Антверпена. Словом, чем скорее я уеду, тем лучше…
Поскольку в течение долгих лет я работал совершенно один, я предвижу, что всегда буду
смотреть на вещи своими глазами и передавать их по-своему, хотя я склонен и способен учиться
у других и даже заимствовать у них некоторые технические приемы. Однако совершенно
несомненно, что я попытаюсь кое-что изучить. И прежде всего, обнаженную фигуру, если к
тому будет возможность. Но боюсь, что мне не удастся раздобыть модели в таком количестве и
такие, как мне хочется: мне ведь придется добывать на это деньги, делая совсем другие вещи